УДЕЛ ТЕОРЕТИКАТеоретики появились в Институте химической кинетики и горения почти сразу. В начале в минимальном количестве. Позднее была создана лаборатория теоретической химии, которой нынче — 30 лет. Говорят, еще Исаак Ньютон заметил, что теоретик всегда на коне. В любом научном коллективе ему отведена особая роль — объяснить непонятное, предвидеть возможное. Лаборатория теоретической химии (ЛТХ) Института химической кинетики и горения СО РАН в нынешнем году отметит тридцатилетие. Но теоретическая группа существует в ИХКиГ почти с момента организации НИИ. Нынешний завлаб, доктор физико-математических наук профессор Александр Докторов пришел в "теоретики" тридцать пять лет тому назад eще будучи студентом НГУ. Сегодня наш корреспондент Людмила Юдина беседует с ним о "временах былых" и дне сегодняшнем научного коллектива.
— Прежде всего, объяснение экспериментальных результатов, полученных с применением методов магнитно-резонансной спектроскопии. Собственно, почти все сотрудники — а было в группе человек пять, вели квантово-химические расчеты радикальных частиц. Работали в тесном контакте с экспериментаторами, в частности, с лабораторией Юрия Николаевича Молина. Рассматривали теорию уширения линий ЭПР. В элементарных физико-химических процессах с участием радикальных частиц существенную роль играют релаксационные процессы, обусловленные взаимодействием со средой, приводящие к уширению спектральных линий. А это уже "сфера" кинетики. Значит, и у теоретиков был кинетический уклон. Мы создавали теорию. В экспериментах встречались явления, которые следовало объяснить. Создавали теорию и по ходу сверяли с экспериментом. Потом, когда в институте занялись магнитными эффектами, и у теоретиков появилось соответствующее направление. — Превращение группы в лабораторию радикально не изменило тематику? — К моменту создания лаборатории теоретической химии общее направление кинетических исследований формулировалось следующим образом: изучение поведения квантовых систем под воздействием внешних стохастических возмущений. В отечественной науке эта область входила в направление "квантовая химия".
Работали мы и с экспериментаторами других коллектив. В Институте катализа, например, с Кириллом Ильичем Замараевым создавали теорию в экспериментах по туннельному переносу электрона. — То есть каждый раз вы шли от конкретного эксперимента? — И не только. Мы развивали методы расчета. Теория всегда имеет свои собственные методы расчета, занимается общими фундаментальными проблемами. Например, существует задача создать и записать уравнение для некоей системы. То есть, прямого отношения к эксперименту данный факт не имеет, но в дальнейшем служит базисом для обсчета экспериментальных зависимостей. Поначалу лаборатория больше занималась объяснением эксперимента. Но с развитием персональной компьютерной техники расчет теоретических зависимостей для сравнения с экспериментом на основе известных моделей и подходов часто осуществляется непосредственно в экспериментальных лабораториях, а квантово-химические расчеты проводятся на основе стандартных пакетов программ. — И как в этих условиях "чувствует" себя кинетическая теория физико-химических процессов? — Она попросту рассматривается не как составная часть квантовой химии, а как раздел теоретической химической физики. И цель ее — объяснение химических закономерностей на базе физических принципов. — Вы себя ощущаете больше химиками или физиками? — По образованию все сотрудники нашей лаборатории — физики. Не помню точно, к какому событию написали мы гимн ЛТХ, в нем явно проступает наша физическая сущность: "Мы бравые ребята — теоретики, мы с детства не боялись арифметики, а в голове Природа не терпела пустоты, и вместо пустоты теперь — "статы" и "урматы". — Каковы ваши силы? Сколько сотрудников в лаборатории? — Вопрос, как говорится, интересный! Если считать по списку, то восемнадцать. Но в наличии имеем только половину. — А где же вторая? — За границей работают. — Но вернутся же... — И снова вопрос интересный. Ответить на него положительно не берусь. — Какая из проблем сегодня больше всего волнует теоретиков? — Знаете, есть проблема всеобщая, очень больная. Отток молодежи... — К вам не идут молодые? — Если и идут, то ненадолго. Только вырастут — и нет их, уезжают за границу. На фоне небольшого институтского коллектива это особенно заметно. — А как вы думаете — есть предел "утечке мозгов"? Ведь столько уже наших умненьких и предприимчивых работают на западную науку. — Дело в том, что за рубежом традиционно складывалось так, что "чистых" теоретиков там было относительно мало. Наши более профессиональны, и я бы сказал, более работоспособны. Думаю, спрос на них будет всегда. — Сейчас очень много говорится о том, как удержать молодых. Стараются создать для них соответствующие условия. — Наверное, здесь не совсем верная стратегия. Я сам преподаю в университете, вижу, как студенты мечтают о загранице и при первой возможности отбывают. Считается — поработают и приедут. Не приедут! У них стремительно меняется менталитет, и главное — они привыкают к стабильности, появляется уверенность в завтрашнем дне. А это многого стоит! Если бы молодые знали, что их карьере в стране ничто не помешает, что будущее обеспечено, многие бы остались. Подержать бы их лет десять, предоставив возможность с годами купить жилье и прочее — тогда уж точно не уехали бы! (Ведь поначалу не все рвутся из страны.) Да, молодежная проблема сегодня наиболее актуальная. А что вы хотите! У нас в лаборатории, например, средний возраст сотрудников — за сорок. А мы еще не самый старый научный коллектив! Ну и конечно, надо поднимать престиж науки! Какое за границей отношение к ученым! Скажем, в Германии это одни из самых уважаемых людей. Отсюда и все последствия. Еще мне кажется, следует повысить цену рабочего места в науке, и таким образом — конкуренцию за него. Хочется верить, что настанут лучшие времена. Этого просто не может не случиться!
Фото Владимира Симоненко. |