СКАНДАЛЬНЫЕ ИСТИНЫ

Десятилетие невольной (из-за безденежья!) отстраненности Российской академии наук от популяризации знаний (по уставу — прямая ее обязанность) стала одной из главных причин девятого вала "метафизических" (околонаучных) сочинений, которые захлестнули книжный рынок страны. Президиум СО РАН, встревоженный удручающим состоянием его в Сибири, принял в прошлом году решительные меры: при Научно-издательском совете сформирована редколлегия научно-популярной литературы во главе с академиком Э.Кругляковым; на просветительские издания выделен специальный денежный фонд.

Редакция "НВС" представляет читателям первую книгу такого жанра, только что опубликованную Издательством СО РАН — В.Е.Ларичев. "Человек и Мироздание: древние маги и чудеса подземелий".

Книгу эту, посвященную таинствам научного поиска, вдохновенным порывам ученых к знаниям нового уровня и обстоятельствам решения ими дерзких задач, предваряет "Пролог", раскрывающий содержание книги.

...Полтора века знатоки древностей, археологи пытаются разгадать две сакраментальные тайны Клио, музы истории, — когда появился на Земле предок человека и какие мысли сокрыты за образами его искусства, воплощенными в скульптурах из камня и кости, в живописных росписях на стенах пещер, в изящной вязи гравюр на глади мамонтовых бивней и окатанных водой речных галек. Так вот, какую из этих глубоко запрятанных от глаз людских тайн ни взять, почти каждый заметный шаг в разгадке их любопытствующими непременно сопровождался скандалом.

Особо впечатляют сцены противоборства ученых мужей, которые избрали полем брани первобытное художественное творчество. Сначала они при открытиях его образцов в середине ХIХ века впали в недоумение, безуспешно сопоставляя их с творениями мастеров Шумера и Египта, пока, не найдя сходства, не пришли к глубокомысленному выводу: "Это иной мир". Когда же была высказана дерзкая мысль, что искусство то сотворили троглодиты, обитатели Земли ледниковой эпохи, то разразился первый скандал — тех, кто осмелился поведать ересь, объявили то ли впавшими в детское фантазирование, то ли безумцами, то ли бесстыдными фальсификаторами, которые злонамеренно морочат головы честному люду.

Однако прошло несколько лет, и вот уже в середине 70-х годов того же XIX века даже самым закоренелым скептикам пришлось, скрепя сердце и ломая свою гордыню, признать искусство пещерных обитателей Европы. Сделано это было под напором "фактов упрямых" — неоспоримой связи образцов искусства с примитивными каменными изделиями, время которых отстояло от современности на десятки тысячелетий. Но тогда же перед археологами возникла не менее головоломная проблема — как понимать этот культурный феномен?

Французские исследователи пещерных стойбищ Эдуард Лартэ и Эдуард Пьетт восприняли это искусство в полном соответствии с духом времени — как результат чисто художественного творчества первобытных людей, которые превратили охоту в продуктивную отрасль хозяйства. Тому способствовало обилие в ту давнюю пору крупных стадных животных. Логика рассуждений первых истолкователей древнейшего искусства была предельно проста — возможность без значительных затрат труда набить кладовые большими запасами пищи высвобождала много времени для досуга. Это "свободное время" и породило искусство, ибо предку часто приходилось ломать голову — чем бы достойным занять себя при вынужденном безделье? Люди, изнывая и томясь в "ничегонеделании", принялись украшать свое оружие, вырезать разные "безделицы", а то и по памяти гравировать на кости и камне фигуры тех животных, на которых они охотились. Учитывая удручающе низкий уровень культуры ледниковой эпохи, Э.Лартэ сначала не допускал мысли о том, что у пещерных обитателей юга Франции могла быть сколько-нибудь сложная духовная жизнь, связанная, положим, с какими-то примитивными культами или ритуалами.

Непримиримый борец с иезуитами-клерикалами Г. де Мортилье, один из лучших знатоков древнекаменного века Европы, впадал в панику при мысли о возможности отражения в искусстве обитателей пещер признаков зарождения религиозных представлений, что, по его мнению, позволило бы "святым отцам" ордена иезуитов подтвердить догму извечности связи Бога с мыслящим человеком. При таких взглядах на искусство предков воинствующим атеистам виделась только лишь "эстетическая ценность", а сам творец образов изначального искусства представлялся существом, которое жаждало "чувственно выразиться", стремилось к совершенству в художественном творчестве ради чистого удовольствия видеть окружающие его предметы "облагороженными" и "услаждающими взор".

Наконец-то в цеховом братстве археологов наступило всеобщее согласие. Но, как выяснилось вскоре, то было коварное затишье перед устрашающей бурей. Воистину изощренным дьявольским промыслом видится открытие в 1879 г. в Испании доном Марселино Санс де Саутуолой живописных изображений бизонов. В многоцветном сиянии красок вдруг предстали они взорам знатного идальго Сантильяны дель Мар, потрясенного необъяснимой странностью приуроченности изображений давно вымерших животных к подземельям пещеры Альтамира, погруженным в кромешную темень, пронизывающе зябкую и влажную. Так неожиданно открылась новая сфера творчества троглодитов — потайная монументальная живопись, совершенство которой никак не вязалось с привычным обликом предка, нищего умом, жалкого физически, подавленного безграничными по мощи силами Природы. Когда же последовали еще несколько таких открытий, то темпераментный испанский мыслитель Xуан Ортега-и-Гассет испуганно возгласил в начале ХХ века:

— Человек ледникового времени равен в искусстве современному европейцу?! Но это же скандал!

Предвидение это, однако, запоздало, ибо скандал начался сразу же после открытия Альтамиры, и самой страшной жертвой его стал сам первооткрыватель, испанский дворянин дон Марселино С. де Саутуола. Обвиненный мэтрами от археологии в мошенничестве и фальсификации (это в адрес-то испанского аристократа!), он десятилетие спустя после своего потрясающего открытия умер, произнеся незадолго до кончины:

— Горе, которое во мне, пройдет лишь со смертью.

Чтобы осознать эту трагедию, заметим, что в археологии ледниковой эпохи еще четверть века ожесточенно бушевало противоборство представителей "завистливого ученого мира" и бескорыстных подвижников науки (превосходная тема нравственности и морали в сообществе элиты, так называемых интеллектуалов!). Когда же величие открытия Марселино С. де Саутуолы стало для всех очевидным, то пришлось по-иному взглянуть на предка, а также иначе оценить его культуру. Французский археолог Соломон Рейнак стал в начале XX века первым, кто в художественном творчестве троглодита усмотрел великой силы документ, отражающий сложный духовный мир предка, в частности, формирование им своеобразных форм религиозных представлений, объясняющих место человека среди живых существ и роль его в окружающем мире. Развивая свои идеи, С.Рейнак обратил внимание на то, что главными "героями" древнейшего искусства были бизоны, мамонты, носороги и олени, обладать которыми жаждал первобытный охотник ("продовольственная проблема"), а также на размещение живописных сцен и гравюр глубоко под землей, в темных и труднодоступных пещерах. Обеспечить удачу в охоте (магия охоты) и содействовать размножению промысловых животных (магия плодородия) — вот мотивы, кои, по мнению С. Рейнака, побуждали древнего человека изображать зверей в гравюре, скульптуре и живописи. Он допускал также появление у предков мысли о происхождении своем от животных, которые воспринимались ими прародителями человечества.

Идеи С.Рейнака восприняли и развили далее, используя материалы новых открытий, Эмиль Картальяк, Луи Капитан, Анри Брейль, Дени Пейрони, Герберт Кюн и Анри Бегуэн. По их мнению, магические обряды совершали во глубине пещер "колдуны-шаманы" — люди, переодетые в звериные шкуры. В стане археологов опять наступила "пора умиротворенности".

Но вскоре где-то там, в далеком далеке, у самого горизонта, появились легкие всполохи зарниц, угрожающий знак приближения очередной археолого-искусствоведческой бури. Так воспринимались изыскания Марселя Бодуэна по части уровня "разумности" первых Homo sapiens, отстоящих от современности на тридцать тысячелетий. Это он, один из лидеров французской археологии, усмотрел в искусстве древнекаменного века нечто абсолютно шокирующее правоверных — признаки интереса пещерного человека к Небу, Луне, Солнцу и звездам. За ним последовали не менее авантюрные по духу исследования немецкого мифолога Карла Хентце и французского геолога Франца Бурдье о космичности мышления первопредков, и, наконец, журналиста Александра Маршака, "человека со стороны" (относительно археологов, что было воспринято профессионалами как факт возмутительный и нетерпимый). Это он осмелился, к всеобщему негодованию "первобытников", распознать в рядах примитивных царапин на кости и камне "записи" наблюдений охотников за мамонтами последовательного хода изменений фаз Луны, то есть, в сущности, внимания их к течению Времени!

Все это не могло восприниматься иначе, как покушение на фундаментальные устои первобытной археологии, и будь Хосе Ортега-и-Гассет свидетелем происходящего, он бы решил, что для него вновь настала пора пророчествовать:

— Это же скандал!

И скандал опять разразился...

стр. 8