О ГРАНТОВОЙ СИСТЕМЕ
И БАЗОВЫХ ЛАБОРАТОРИЯХ

Крупный грант присужден Министерством промышленности, науки и технологий двум институтам СО РАН: Институту химической биологии и фундаментальной медицины и Институту цитологии и генетики.

В Институте цитологии и генетики в течение пяти лет лаборатория молекулярной цитогенетики члена-корреспондента И. Жимулева будет ежегодно получать почти по сто тысяч долларов на работы в области изучения структуры белка, который регулирует активность репродукции хромосомного аппарата организма.

— Игорь Федорович, наверняка, грант достался в нелегкой борьбе?

— Конечно, это было очень трудное, многоэтапное общероссийское соревнование, в котором мы заняли достойное место. Но, пожалуй, главное, что я прежде всего бы отметил, — конкурс оценивался по новой системе. Предыстория вопроса такова. Еще в 1988 году академик Г. Георгиев из Отделения физико-химической биологии, директор Института биологии гена РАН, на одном из совещаний высказал идею о базовых лабораториях и грантовой системе. Речь шла о реформировании финансирования науки. И методично, год за годом, добивался воплощения идеи в жизнь.

— Но ведь к этому вопросу обращались многие и неоднократно?

— В отличие от предшественников Георгий Павлович предложил систему работающих и легко проверяемых критериев. Да, о том, что науке живется в нынешних условиях довольно трудно, речь идет постоянно. Бюджетное финансирование распределяется ровным, но очень тонким слоем по всем институтам РАН. Деньги идут в основном на зарплату. Как говорится, всем сестрам — по серьгам. Но ведь чтобы двигаться вперед, науке нужны дорогостоящие приборы, реактивы, нужны командировки, экспедиции и многое другое (а сотрудникам, кроме всего прочего, элементарные мелочи — бумага, авторучки, прочие канцелярские «пустячки»).

Очевидно, что всех одновременно поддержать невозможно, и нашу науку при финансировании из бюджета только зарплаты ждет неминуемая гибель. Основная мысль, высказанная академиком Г. Георгиевым — нужны базовые лаборатории, которые бы крупно финансировались на грантовой основе и, соответственно, гарантировали продвижение науки в перспективных направлениях.

— Но ведь в последние годы уже появились программы дополнительного финансирования на грантовой основе?

— И они явились определенным шагом вперед. Возникла более заметная соревновательность, но, и я считаю это весьма существенным, не появилось открытости. Скажем, если по каким-то причинам вашу заявку отклонили, то узнать — за что, не было никакой возможности (по крайней мере, в области биологии). И потом, размеры наиболее доступных российских грантов невелики — 120-180 тыс. рублей в год. Прорыва на эти деньги не совершить.

— Игорь Федорович, в чем суть «революционных преобразований» Г. Георгиева?

— Прежде всего — поддержать наиболее «сильных и дееспособных» — так однажды писали в прессе о цели конкурса. Были разработаны прогрессивные принципы оценки научных работ, которые, в результате, давали самую объективную картину. Коллективы, претендующие на грант, оценивались по достижениям за предыдущий период деятельности. В результате денежное вознаграждение попадало «в точку», КПД его значительно повышался. То есть результаты рассматривались в соответствии с данными современной наукометрии, признанной и широко используемой в развитых странах. Суть новых оценок заключается в том, что их легко выразить в цифрах, легко подсчитать и при необходимости продемонстрировать. Среди важнейших — импакт-факторы публикаций и индексы цитирования авторов.

Иными словами, чем больше исследователь опубликовал статей в престижнейших научных журналах с высоким импакт-фактором, тем выше его шансы быть замеченным и отмеченным. Индекс цитирования тоже указывает на высокую ценность работы. А коли работы признаны и ценятся, значит, они и заслуживают большего финансирования.

Именно импакт-фактор и индекс цитирования были использованы в программе Г. Георгиева. Но не только они. Учитывались и «другие показатели полезности для общества», которые хотя и не были главными, давали дополнительную характеристику (сколько подготовлено учеников, написано монографий, учебников, различные свидетельства международного и отечественного признания).

Правильность подсчета баллов по системе импакт-факторов проверяла специальная экспертная комиссия из семи известных ученых, российских академиков, она же и распределяла гранты. Кроме того, была создана конфликтная комиссия для рассмотрения жалоб.

— А что, были и жалобы?

— Когда дают крупные деньги, никогда не бывает, чтобы все были полностью довольны. Более того, в прессе была опубликована совершенно необъективная, я бы сказал, нечистоплотная статья о якобы неправильном распределении средств. Позиции автора можно без особого труда опровергнуть, поскольку результаты работы экспертной комиссии абсолютно доступны для проверки. Критерии и баллы, набранные всеми соискателями, получившими и не получившими гранты, приведены в интернете. Именно в данном пункте программа Георгиева разительно отличается от подавляющего большинства других программ — она максимально открыта для проверки.

Хочу отметить и следующее. Несмотря на то, что программа только начала действовать, она оказала огромное влияние и на тех, кто грантов не получил. Многие ученые начали быстро перестраивать свою политику в плане выбора более авторитетных журналов для публикации своих статей, что приводит к повышению их импакт-фактора; задумались об укреплении тематик исследований, начав избавляться от балласта. При повышении импакт-факторов вероятнее возможность получения и других грантов в России и за рубежом.

— А как себя чувствуют те, кто получил гранты?

— В основе грантовой системы лежит соревновательность, и грантов никогда не дают на длительный срок. Если учесть, что активизировались те, кто грантов не получил, почивать на лаврах не приходится. К тому же, грант — это ведь не только деньги, это еще и статус, что тоже весьма существенно для дальнейшей работы.

— Расскажите немного о программе и других грантодержателях.

— На программу Президиум РАН выделил Отделению физико-химической биологии 150 миллионов рублей в год. Конкурс проводился по трем направлениям: 15 грантов в области фундаментальных исследований в физико-химической биологии; 15 — в области социально ориентированных фундаментальных исследований в физико-химической биологии и 10 — для создания новых групп в подразделениях секции ФХБ. Сибирское отделение РАН тоже смогло изыскать крупные суммы для сибирских победителей конкурса. Такой же крупный грант, как наша лаборатория, получил академик В. Власов, директор Института химической биологии и фундаментальной медицины. Меньшие, но достаточно ощутимые суммы достались Г. Невинскому и Д. Пышному из того же института, Н. Колчанову, Р. Сукернику, Н. Дыгало, А. Графодатскому и С. Закияну — из Института цитологии и генетики, а также академику М. Грачеву — директору Лимнологического института.

— Следовательно, можно сделать заключение, что лаборатории, которые они представляют — базовые, и именно их работы будут и в дальнейшем составлять честь и славу отечественной науки?

— И, прежде всего, потому, что в ходе конкурса оценен, совершенно объективно, накопленный ими багаж, тот задел, который и дает все основания для успешного движения вперед.

— Как вы распорядились своими тремя миллионами?

— Купили потрясающий японский микроскоп с цифровой приставкой и компьютером, необходимые реактивы, мелкое оборудование, съездили вчетвером на престижную конференцию в Италию, сделали там доклады, добавили зарплату сотрудникам лаборатории и внесли соответствующий взнос в фонд дирекции. Согласно критериям новой программы, которая сегодня, без всякого сомнения, уже живет и работает, я стал приплачивать сотрудникам за публикации в престижных журналах.

— Ваши исследования в области изучения структуры белка, высоко оцененные конкурсной комиссией, как отмечено, могут стать основой для создания новейших средств лечения генетических заболеваний…

— Наши проблемы связаны с проблемой «молчания генов». Ряд генов в ходе развития, отработав, должны замолчать, иначе при несвоевременном их включении могут произойти тяжелейшие последствия: многие органы будут формироваться не на месте, например, у дрозофилы крылья или ноги образуются на голове, вместо двух крыльев сформируются четыре и т.д. За эти работы Эдвард Льюис — большой друг России и, в частности — мой, получил в 1995 году Нобелевскую премию.

Наша лаборатория в Новосибирске занимается получением цитогенетических характеристик процесса молчания. Если этот процесс разгадать, то появится возможность направленно включать нужные гены и выключать ненужные. Часть нашей работы уже была оценена Российской академией наук: в 2000 году доктора наук Е. Беляева, В. Семешин и ваш покорный слуга получили премию РАН имени Н. К. Кольцова.

Пока механизм молчания еще не раскрыт, но работа в данном направлении идет довольно успешно. Путем множества манипуляций, создания генетических химер мы узнаем, куда «садится» белок, который и является маркером гена молчания.

Все эти операции требуют дорогостоящего оборудования. Вот, скажем, приспособление, которое необходимо, чтобы «раскапать» гены на микрочип, стоит больше миллиона долларов. А таких «прилад» требуется немало.

— Выход один — выигрывать конкурсы, получать гранты.

— Для этого необходимо постоянно подтверждать свой высокий класс. На одном результате, даже очень хорошем, далеко не уедешь. Новая программа финансирования исследований в области физико-химической биологии, автором которой является академик Г. Георгиев, стимулирует активную работу.

Беседовала Л. Юдина.
Фото В. Новикова.

стр. 5