ПОЖАР ВОЙНЫ, ТАК ОПАЛИВШИЙ ДУШИ…

Много горьких, щемящих сердце, взволнованных слов написано о Великой Отечественной войне. Кажется, уже не найти иных. Но появляются новые и новые строки — тех, кто рос и мужал в суровые военные годы, кого обожгло огнем пожарищ. Главы из новой книги Н. МАЛИНОВСКОЙ «Признание в любви», изданной в новосибирском Академгородке — несколько ярких страниц военных будней.

Июнь 1941 года

Война, как черный шквал, ворвалась в мирную, трудовую, полную трудностей и оптимизма жизнь страны. Она никак не вписывалась в безмятежность яркого солнечного утра 22 июня 1941 года, в воскресное утро.

Взбежав по ступенькам крыльца, папа распахнул дверь, окинул нас отчужденным взглядом, быстро прошел в кабинет, открыл ящик письменного стола:

— Зинушка. Быстро. Где мои документы: партбилет, красноармейская книжка, паспорт? Я после митинга еду в райком партии, в военкомат.

— Зачем? Почему так спешно? Позавтракай!

— Некогда, Зинушка, некогда! Война, понимаешь, война началась! Включите радио. Только без паники!

Мама охнула, присела на сундук. Мы с Лялюшкой обомлели от изумления: все было непонятно и тревожно, как раскат грома среди ясного неба, предупреждающий о приближении грозы. Папа расцеловал нас и ушел. А на улице уже кричали вездесущие ребятишки, узнающие новости раньше всех:

— Ура! Война началась! Эй, мальчиши-кибальчиши, собирайтесь, пришли буржуины! Война началась! Ура! На митинг! К школе на митинг поскакали! Чапаевцы, за мной! — орал восьмилетний Стасик, скача на «боевом коне»-прутике и размахивая «саблей». Ватага детворы помчалась к школе.

Когда я, заплетая на ходу косички, примчалась, запыхавшись к школе, там уже собрались все жители Чернавского кордона, от мала до велика. Над тревожной, сбившейся в беспокойную массу толпой звенел бойким перебором местный колокол-рельс, обычно сзывавший народ на лесные пожары…

Сейчас загорелся «пожар» пострашнее лесного — это селяне чувствовали колотящимися сердцами. Люди инстинктивно жались друг к другу.

Добровольцы уже толпились у стола, вытащенного из школы. За ним сидел лейтенант из военкомата и нервно объяснял, что Приказ Наркома обороны в письменном виде будет только через пару часов, а сейчас надлежит пойти домой, помыться в бане, остричь голову наголо. С паспортом или свидетельством о рождении и вещмешком с парой белья, куревом и едой собраться «по цепочке» здесь у школы. Сюда подойдут машина-полуторка и несколько подвод. Всех до 1921 года рождения повезут в район, в райвоенкомат, где уже сформирована из врачей призывная комиссия.

Женщины рыдали, иные в голос, как на похоронах, заранее оплакивая своих мужей, сынов, отцов. Чуяли сердцем, если уйдут дорогие - надолго! И только самодеятельный оркестр, как-то неуместно браво, играл походные марши, а кто-то запел услышанную по радио, уже перефразированную песню: «Вот настала война, всколыхнулась страна от Кронштадта до Владивостока. Всколыхнулась страна, велика и сильна и врага разобьем мы жестоко. На земле, в небесах и на море наш народ и могуч и суров. Собирайся народ! Отправляйся в поход! Будь сегодня к победе готов!»

У нас, детей, было велико чувство защищенности, уверенности в силе и непобедимости Красной Армии. Мы знали, что есть конница Буденного, что «чапаевцы смело привыкли побеждать», что «броня крепка и танки наши быстры, и наши люди мужеством полны», что «в небесах, на земле и на море, наш народ и могуч и суров, повстречавшись с коварным фашистом, разгромит, уничтожит врагов», что «любовь Катюша сбережет».

Оптимизм, любовь к Родине, патриотизм — очень важные слагаемые морального духа нашего поколения, помогли выстоять и победить в четырехлетней, самой кровопролитной войне двадцатого века.

Я не верю, что не было в жизни горьковских Данко, вырывавших из своей груди сердца и освещавших ими путь людям из тьмы и отчаяния. Такими Данко были тысячи коммунистов 20-30-40-х годов. Одним из них был, несомненно, наш папа. А рядом с ним — наша мама — его второе крыло.

Паром в мирную жизнь

По моим внутренним ощущениям 1944 год был необычайно трудный, пожалуй, самый трудный год войны. Казалось, напряжение, с каким жил народ, было на пределе, казалось, что оно вот-вот лопнет, как канат, на котором висит непомерно тяжелый груз — паром через реку времени, из войны в мирную жизнь… Этот «канат» был скручен из веры, надежды, любви и долготерпения уникального по общечеловеческим качествам российского люда.

Даже в первый год войны, год поражений, отступлений, потерь — все мы, и взрослые, и дети, верили в непобедимую мощь нашей Красной Армии, в мудрость Верховного Главнокомандующего, в монолитную мощь советского народа. Да. Так мы были воспитаны. Вера эта была искренней и безоглядной. Скептики, которые изредка появлялись среди эвакуированных или стариков, казались нам брюзгами, «фомами неверующими». Время открыло архивы, история все и всех рассудит, расставит по местам, найдет виновных за потери и поражения. Но останется бесспорным, что именно вера в победу, в историческую справедливость, жажда победы, железная военная дисциплина, интернационализм и патриотизм — помогли сплотить тыл, который в буквальном смысле полуголодный, полураздетый ковал победу. «Все силы в кулак соберем для победы! Всю волю и мощь соберем!»

Верили — «Враг будет разбит! Победа будет за нами!» — это был не только лозунг фронта, но и тыла. Одержимость, с которой в цехах заводов, в полях работали женщины, старики и дети — была поразительна.

Военная техника в первые два года войны была в достатке только на экранах кинотеатров, а армия даже то, что было, теряла во время отступления. Но солдаты пели: «Узнай, родная мать, узнай, жена-подруга, узнай, далекий дом и вся моя родня, что бьет и жжет врага стальная наша вьюга, что волю мы несем в родимые края. Артиллеристы! Сталин дал приказ. Артиллеристы, зовет Отчизна нас. Из сотен-тысяч батарей, за слезы наших матерей, за нашу Родину! Огонь! Огонь!».

Под эту песню призывники бодро маршировали, отрабатывали приемы штыковой атаки, свято веря в наличие сотен тысяч мифических батарей, которые появились лишь тогда, когда встал на ноги тыл. А враг уже был под Москвой, и волны вражеских самолетов, танков, моторизированной пехоты, прокатясь по Европе, катились по Украине, Белоруссии, перевалили Дон, Днепр, а местами и Волгу… Какая ж нужна была духовная мощь народа, чтобы противостоять и сдерживать натиск железной армады противника, которого не выдержали армии европейских стран, почти безоружной армией, воевавшей врукопашную или отвоеванным оружием. «Штыком и гранатой пробились ребята, и десять гранат не пустяк!»

В первые годы войны, наряду с взрослыми, появились девушки и юноши — Герои Советского Союза. Они стали известны благодаря написанным о них книгам. А сколько безвестных, замечательно смелых, беззаветно любящих свою Родину ребят — бойцов, партизан погибло во имя Победы? «Никогда, никогда, никогда, никогда! никогда мы не будем рабами!»

Так мы были воспитаны: нашими родителями, октябрятскими звездочками, пионерскими отрядами, комсомольскими группами, школами и самой Жизнью.

Конечно, война — это не бытовая, а экстремальная ситуация в стране. Конечно, общество военного времени вынуждено было жить по чрезвычайно жестким законам. Это — безусловно. И, тем не менее, кажутся дикими законы и меры наказания, когда за пятиминутное опоздание без уважительных причин — под суд, за горсть зерна в валенок, картофелину за пазуху для голодных ребятишек — под суд, за гвоздь в карман — под суд…

Нечеловеческое чрезмерное напряжение во время войны было повсеместным и на фронте и в тылу. Заводы работали круглосуточно, как и сельское хозяйство, даже мы, дети, с недетской силой выкладывались на картофельных полях, на сборе колосков, на покосах, на разгрузке шпал, на элеваторе, у ручных веялок, в домашнем хозяйстве и в школах. Но дети есть дети, тяпая сорняки, окучивая колхозную картошку, мы «совершали прорыв в тыл врага», «обход и окружение группировок противника», «уничтожение превосходящих сил неприятеля». Эта недетская игра придавала сил, делала тяжелый труд под палящим солнцем более осмысленным и завершалась победой. А поздними вечерами еще хватало сил играть в лапту, чижик, третьего лишнего, бабки, жмурки, комсомольский ручеек. Взрослые женщины без стеснения присоединялись к нам и вносили порядок в азартные игры.

Все это было, было, было со мной, с миллионами детишек в годы войны.

Победа!!!

Время летело с бешеной скоростью и лишь в какие-то исключительные моменты ползло как черепаха. Незаметно проскочил 1944, встретили 1945 год.

И, вдруг, Победа! Победаааа!!! Такое короткое, такое могучее, такое замечательно емкое слово! По-бе-да!

Мы его услышали в шесть часов утра, как только заговорило не выключаемое на ночь, радио. Заговорило торжественным голосом Левитана.

Мы онемели, мы оглохли от известия: Война окончена! Берлин пал! Победа! Долгожданная, желанная Победа!.. Мы все, знакомые и незнакомые люди, бежали друг другу навстречу, чтобы поделиться этой радостной, этой необыкновенно счастливой вестью.

В раннюю пору люди бежали в свои коллективы, кто на работу, кто в госпиталь, кто в школу, институт, просто на улицу. Кругом возникали стихийные митинги. С утра до глубокой ночи улицы Свердловска кишмя кишели ликующими и плачущими людьми.

По дороге в техникум я забежала в госпиталь к своим дорогим авторам Победы, чтобы поздравить их. Там стоял непривычный гвалт. Через переносную радиостанцию транслировали многократно, громко, на весь этаж, утреннее сообщение «Совинформбюро». Сразу после завтрака в актовом зале начался митинг, куда прикатили лежачих, привели ходячих бойцов. Выступали начальник политотдела, начальник госпиталя, бойцы.

В этот день я не дежурила, просто забежала в свою палату и закричала радостно:

— Дядя Толя! Дядя Степан! Ребята! Больше вы не будете воевать! Победа! Салют! — И вытащила из кармана халатика новогоднюю хлопушку с цветным конфетти — свидетельство моей «шикарной» городской жизни, подарок, который я приготовила для младшего братишки Стасика и долго берегла от искушения «выстрелить» досрочно.

— Салют! Са-алют! — крикнула я и дернула за шнурок. Раздался щелчок, и под потолок взлетел и рассыпался мелким дождиком, цветными блестящими кружочками восторг! А потом, забыв про былую осторожность, я обнимала своих «стариков» и подставляла пылающие от волнения и соприкосновения с плохо выбритыми щеками бойцов свои пунцовые щеки для поцелуев. Вокруг царила несказанная радость. Потом, наслюнявленным пальцем, собирала с пола конфетти и щепотками несла к тем, до кого «радость» не долетела. Ах, какой это был замечательный день — 9 мая 1945 года!

Вечером на главной площади Свердловска был огромный митинг и всенародное гуляние. И разноцветный салют — апогей торжества! Туда мы пришагали своей колонной студентов и преподавателей техникума, неся флаги, бумажные цветы и транспаранты, за один из которых с меня в комитете ВЛКСМ позже «сняли стружку». Мы написали: «Пламенный привет победителям!» и сделали эмоциональную добавку — силуэт женских губ. Нам это очень понравилось!

— На Красном Знамени поцелуи! Позор! Отдерите сейчас же! — сказали молодые блюстители нравственности. Но мы так «пришпандорили» казеиновым клеем наши «пламенные поцелуи», что отодрать их было невозможно. Так и пошли с ними.

На площади гремел духовой оркестр Уральского военного округа, играли гармошки, выступали импровизированные хоры. Народ ликовал повсеместно. Качали военных. Кричали здравицы. Танцевали вальсы и «яблочко», «барыню» и танго. Просто радовались и плакали. Плакали и радовались!..

Мы, тыловые победители, были тощие, полуголодные, очень бедные, но в нас жил прекрасный, сильный дух гордости за свою страну, за Армию, за народ, частицей которого была и я, девчушка, пережившая вместе со всей страной ее героическую трагедию.

стр. 12