ПРЕПЯТСТВИЯ НА ИННОВАЦИОННОМ ПУТИ

«Круглый стол» под названием «Наука и инновации. Проблемы и перспективы» провели Президиум Томского научного центра СО РАН и агентство «Томь-пресс». Вел заседание собственный корреспондент «НВС» Виктор Нилов. Беседа вышла весьма обстоятельной, возникали и споры. Наиболее интересные высказывания участников предлагаем вниманию читателей «НВС».

Сергей Коровин, председатель Президиума ТНЦ СО РАН, директор Института сильноточной электроники:

— Многие считают, что стоит сегодня начать инновационную деятельность, как завтра в большом количестве появятся новейшие компьютеры, радиоэлектронные устройства и прочее. Между тем, для этого необходимы три этапа — появление фундаментальной идеи, перевод этой идеи на уровень практической задачи, а затем — доведение до конкретного продукта и продажа конечному потребителю. То есть цепочка достаточно длинная. Дело осложняется тем, что из результатов, полученных фундаментальной наукой, лишь около пяти процентов можно более или менее быстро воплотить в практику. А главное, ради чего проводятся фундаментальные исследования — это получение знаний о природе, человеке, обществе. И люди, которые занимаются такими исследованиями, практически не могут участвовать в бизнесе. К сожалению, общество и власть не всегда это понимают. С другой стороны, результаты фундаментальных исследований неузнаваемо меняют мир. Радиотелефонии и рентгеновских установок не существовало сотню лет назад, а сегодня это воспринимается как данность. Академик Жорес Алферов, который совсем недавно получил Нобелевскую премию, непосредственно участвовал в фундаментальных исследованиях, связанных с физикой полупроводников, на основе которых сегодня работают компьютеры, вошедшие в каждый дом. Но только теперь, спустя тридцать лет, стало возможно говорить о внедрении этих идей и инновационной деятельности на их основе. А множество людей, в том числе и стоящих у власти, представляют себе инновационную деятельность по принципу «Двенадцати стульев» «Утром деньги — вечером стулья».

Согласно информации, которой я располагаю, в таких странах, как США и Япония, инновационная деятельность финансируется государством. Нельзя требовать этого только от науки, хотя она не отказывается и в меру своих сил в этой деятельности участвует. Тем не менее, о том, чтобы работала цепочка, обеспечивающая появление конечного продукта, заботится именно государство. Ведь, как показывают расчеты, чтобы получить наукоемкий продукт, в фундаментальные исследования нужно вложить рубль, в прикладные исследования — еще десять, а в производство — все сто рублей. Так что инновационный продукт — очень дорогой продукт. Те, кто говорят об инновациях, часто этого не учитывают.

Какие пути зарабатывания денег я считаю органичными для фундаментальной науки? Во-первых, работы, которые мы выполняем по заказу крупных фирм, в настоящее время по большей части зарубежных. Внутри России фирм, которым нужны такие услуги, сегодня не очень много. Второй путь — через офисы коммерциализации, центры трансфера технологий, малые фирмы, которые возникают вокруг научных центров, работают в связке с ними, через фирмы, которые заинтересованы в продвижении наукоемких технологий на рынок. К сожалению, наибольшие препятствия, которые встречаются сейчас на этом пути, лежат в области российского законодательства.

Сергей Псахье, заместитель председателя Президиума ТНЦ СО РАН, директор Института физики прочности и материаловедения:

— Современная наука, от которой сейчас требуют модернизации, состоит из научных школ, которые формировались десятилетиями. Такие деньги и ресурсы, которые были вложены в науку в советские времена, я думаю, наука вряд ли еще когда-нибудь сможет аккумулировать. Между тем все развитые страны Европы, США, «азиатские тигры» идут именно по этому пути: много инвестируют в науку и получают отдачу в виде «экономики знаний».

Если говорить о томском Академгородке, то реальная инновационная деятельность существует здесь практически только за счет государственного Фонда Бортника (семь из восьми созданных инновационных предприятий). Программа предоставляет уникальные условия: в первый год выделяется 750 тысяч рублей на научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы и по два миллиона в течение двух лет на организацию производства. Разработка вовсе не сразу бросается в объятия рынка, иначе она бы не выжила. Наиболее перспективный путь на мой взгляд — непосредственный выход на отрасли, работа с такими организациями, как Росатом, Росавиакосмос, с крупными компаниями и лабораториями. И здесь я бы тоже отметил, что есть проблемы с законодательством. Напрямую с банками работать запрещено, все предлагается финансировать из собственных ресурсов. Но, опираясь на них, многого не сделаешь.

Корр.: — Вы говорите о проблемах, которые связаны с властными структурами, что находятся в Москве. А как вам удается выходить из положения на своем, местном уровне?

Сергей Псахье: — Если в советское время задачи «инновационной деятельности» решали имевшиеся в каждом институте отделы внедрения и Госплан, то сегодня, в эпоху «первоначального капитализма», каждый ищет свое место на рынке сам. Например, мы в течение целого года работаем с ООО «Российские железные дороги». Глава Западно-Сибирского отделения железной дороги посетил Томск, мы организовали для него выставку. И если сначала он вовсе не хотел с нами разговаривать, то после ее посещения прислал сюда учиться весь технический персонал отделения.

Сергей Коровин: — Очень сложно, находясь в Сибири, «пристроить» разработку, например, во Франции. Но если есть фирма, которая исполняет роль отдела коммерциализации, то дело сдвигается с мертвой точки.

Сергей Псахье: — Я бы хотел в этом отношении развеять предубеждение о том, что «российская наука работает на заграницу». Это обидно слышать, тем более что дело обстоит прямо наоборот: мы «качаем» из-за границы деньги на развитие России. Ведь вырученные средства вкладываются в нашу науку.

Любовь Алтунина, директор Института химии нефти СО РАН:

— Когда говорят о том, что ученые не могут одновременно заниматься бизнесом, я не совсем с этим согласна. Ведь ученый сам «выносил» это открытие, и лучше, чем он, до инвестора его никто не донесет. К тому же жизнь коротка, и хочется успеть реализовать свои идеи. Что касается Института химии нефти, то раньше у нас была программа развития, была отраслевая наука, которую поддерживало государство, были заинтересованные в ней предприятия. Теперь этого нет. Мы сами выходим на частные фирмы. Они, конечно, относятся к внедрению новых технологий по-разному, но есть те, которые понимают, как это важно, и охотно с нами сотрудничают. Кстати, я хотела бы отметить, что государству поддерживать науку на самом деле выгодно. Например, мы ведем работы по повышению эффективности нефтеотдачи пластов. Так вот, если повысить нефтеотдачу хотя бы на два процента, то это будет сравнимо с открытием нового крупного месторождения, в разведку и разработку которого надо вложить огромные средства.

Михаил Сонькин, директор Отдела проблем информатизации ТНЦ СО РАН:

— Инновационной мы называем деятельность, направленную на реализацию научных идей в производстве. Но ведь возможна и обратная связь: не к каждой лаборатории пристраивать инновационное предприятие, а откликаться на требования современной промышленности, которая сегодня очень наукоемка. Именно за счет приближения к ее потребностям возможен общий рывок и науки, и производства. Тех, кто ведет фундаментальные исследования, тоже необходимо «раздражать», задавать им направления. И промышленность в какой-то степени может это сделать. Это — мировая практика.

Владимир Ильюшенко, проректор Томского университета систем управления и радиоэлектроники (ТУСУР):

— Специализация ТУСУРа — информатизация, техническая радиолокация, силовая электроника, то есть прикладная тематика, продукт которой востребован на рынке. Нам удалось создать в вузе систему финансовой заинтересованности кафедр. Например, чем больше у подразделения объем хоздоговоров, тем меньше его накладные расходы. Общий объем накладных расходов в среднем по вузу — около шести процентов. За пять последних лет мы создали пятьдесят новых лабораторий, четыре НИИ в структуре вуза, студенческий бизнес-инкубатор. Все это мы создаем совместно со своими выпускниками, чтобы выпускники не уходили в примитивную торговлю, а зарабатывали, занимаясь наукоемким бизнесом. За последние пять лет мы в десять раз увеличили объем работ, выполняемых по хозяйственным договорам. Но это далеко не предел. Конечно, по сравнению с академической наукой у нас выше объем прикладных исследований. А представители РАН все время говорят о развитии фундаментальной науки. Но как мы видим из приведенных примеров, то, что внедряется сейчас, это результат исследований позапрошлого века! Так что получается, если взять в процентном отношении, мы намного эффективнее, чем многие другие университеты.

Сергей Коровин: — Я не от одного человека слышал такого рода рассуждения — «это эффективно, а это — нет». А как сравнивать? Нужно смотреть, каких специалистов выпускает университет, какие исследования они проводят, в каких журналах публикуются, каков импакт-фактор этих журналов.

Владимир Ильюшенко: — За границей принято оценивать университеты по зарплате выпускников…

Сергей Коровин: — Но если университет готовит специалистов для академической науки, то такая оценка некорректна. А у меня такое впечатление, что те, кто оценивают университеты, именно так и сравнивают. Такой подход уничтожит фундаментальную науку в нашей стране.

Корр.: — Но если, с точки зрения государства, то в науку вкладывается так много денег…

Сергей Коровин: — … так мало денег! У нас в стране неправильное отношение к науке. Финансирование всей Российской академии наук составляет 19 миллиардов рублей. Это меньше миллиарда долларов. Между тем бюджет в один миллиард долларов — это стандартный бюджет среднего американского университета. О чем тут можно говорить?

Константин Юшицын, заместитель проректора по экономике ТПУ:

— Что подразумевается под коммерциализацией науки? Возможность доступа к источнику внебюджетных средств. А может ли при экономических отношениях, которые есть сегодня на российском рынке наукоемкой продукции и в законодательстве России, вуз или институт иметь источник этих самых внебюджетных средств? Например, участие в коммерческом предприятии для него невозможно. А потом, с чем вуз войдет в это предприятие, что он вложит в его уставной капитал? Свою идею как объект интеллектуальной собственности? Но с первого января 2005 года это тоже запрещено. Кроме того, если эти объекты интеллектуальной собственности потенциально имеются, но реальная рыночная стоимость этих объектов равна нулю. Единственный способ оценить стоимость интеллектуальной собственности — балансовый метод: выполнить хозяйственный договор и оценить разработку в сумму, равную объему этого договора. Так что кругом очень серьезные законодательные рогатки.

Корр.: — И как ТПУ преодолевает проблемы с законодательством?

Константин Юшицин: — Мы занимались этим два года. До введения в действие вышеупомянутого закона независимые компании с помощью специальных методик провели для нас оценку нескольких перспективных разработок. У них появилась цена. Эти объекты мы внесли в уставной фонд коммерческой структуры «Студенческий бизнес-инкубатор ТПУ». В этой структуре ТПУ принадлежит 98 процентов акций. Как я уже говорил, на поиск законодательно безупречного механизма мы потратили два года и зарегистрировали инкубатор 29 декабря 2004 года. Сегодня это сделать уже невозможно.

Сергей Чириков, генеральный директор компании «ЭлеСи»:

— Нашей компании в этом году будет 15 лет. Государственная наука не имеет к ней никакого отношения — фирма создана частными людьми, на чистом энтузиазме. Так что мы абсолютно свободны и равноудалены от всех. Нас еще не купили никакие олигархи, хотя нам это неоднократно предлагали.

Мы занимаемся автоматизацией. Нас называют инновационным, наукоемким предприятием. В науку мы начали вкладывать средства где-то с 2000 года, примерно по 15 процентов от оборота. Мы работаем по договорам, заключая их с конкретными, хорошо известными нам людьми и кафедрами. Получаем от них конкретный алгоритм, который потом превращаем в продукт, новую функцию для потребителя. Нас не интересуют отчеты, публикации — то, что важно для ученых. Нам важно новое свойство, которым мы машем, как флагом: «У нас, в отличие от других, есть». Конечно, мы постоянно «пиарим» свою деятельность, работаем на выставках. Нам нужно выдержать конкуренцию. Самой крупной проблемой мы считаем то, что государство нас слабо поддерживает. Причем речь идет не о финансовой, а о законодательной поддержке. Например, объявляется конкурс, а я не могу в нем участвовать, потому что должен внести залог в размере около половины своего уставного капитала. Почему в своей стране, в России, обладая определенным статусом, я должен что-то доказывать? В это время приходит компания, возможно, не самая крупная, но за которой стоит «Сименс» или еще кто-нибудь. Она выигрывает конкурс и потом продает свое оборудование, которое, может быть, и хуже, чем наше, но конкурс-то выиграли они. Другой пример — мы покупаем элементную базу для своих изделий за границей, платим огромные таможенные пошлины, и потом вынуждены закладывать их в себестоимость продукции. А себестоимость на рынке — это очень важно. Покупатель предпочитает подешевле. А если я не продам продукцию, то что я буду инвестировать в науку?

Наукоемкую продукцию, конечно, можно продавать за рубеж, но я бы предпочел продавать ее здесь — она же порождает так называемые «вторичные деньги». Наши предприятия получат заказы, работники — повысят свою квалификацию. Я не боюсь конкуренции — она как раз держит нас в тонусе. Мне от государства нужно только, чтобы оно не меняло правила игры так часто, а еще хуже — внезапно. Если законы стабильны — я могу планировать и развиваться. Если они меняются — я не знаю, что делать дальше.

Николай Ковшаров, директор ООО «ЭНЕС»:

— В Институте сильноточной электроники была разработана и в 2000 году доведена до промышленного уровня методика нанесения теплозащитного покрытия на архитектурные стекла. Но строительные фирмы предпочитают покупать его за границей! Чтобы приобрести современное оборудование, потому что тому, на котором работаем мы, уже восемь лет, и оно устарело, нам нужны те самые «сто рублей». Эти «сто рублей» мы не можем найти три года. А между тем, согласно СНиПам, строительство должно вестись с использованием только таких стекол, как наши.

Корр.: — А Институт сильноточной электроники как-нибудь помогал вам?

Николай Ковшаров: — Да, в качестве учредителя предоставил помещение.

Сергей Коровин: — Кстати, некоторые считают, что академические институты, сдавая в аренду площади в принадлежащей государству недвижимости, «наживаются» на этом. В томских СМИ даже проскальзывают утверждения, что в ТНЦ сдается в аренду две трети производственных площадей. На самом деле в аренду сдается всего восемь процентов, в одних институтах больше, в других меньше. Почему это происходит? Потому что сдача в аренду временно неиспользуемых помещений малым предприятиям, занимающимся инновационной деятельностью, это одна из возможностей развития этой деятельности. Чаще всего руководителями малых предприятий являются наши бывшие сотрудники. Деятельность таких предприятий есть продвижение наших разработок на наукоемкий рынок.

Сергей Псахье: — Сдача помещений в аренду — это не нажива на государственной собственности! Полученные от аренды средства идут на ремонт и поддержание тех же институтов.

Участники высказали разные мнения, иногда противоречили друг другу. Но было в их высказываниях и много общего, несмотря на разные условия деятельности их организаций. А к концу встречи стало ясно: хотя на инновационном пути предстоит преодолеть еще массу всевозможных препятствий, сделать это «в один присест», как часто хочется чиновникам, невозможно. В данном случае быстрый и радикальный путь — это революционный путь. И на нем так же, как в случае с радикальным реформированием науки, можно наломать много дров. А разумные пути, те, что и стране и всем на пользу, лежат в эволюционной плоскости.

Подготовила Дарья Матвеева, «НВС».
Фото Владимира Бобрецова, «НВС».

стр. 4