ПО СЛЕДАМ ЭСКУЛАПА
Радио "Liberty"
Генная модификация интеллекта.
Роль пессимизма и оптимизма в
сохранении душевного здоровья
Возможность лечить некоторые заболевания с помощью
непосредственного воздействия на гены, изменения в структуре и
функциях которых являются причиной возникновения этих
заболеваний, постоянно расширяются. При этом имеется в виду как
"исправление" дефектов в генах, так и их полная замена при
невозможности такие дефекты устранить. В последнее время
появились сведения о попытках с помощью генных манипуляций не
только лечить заболевания, но и "улучшать" некоторые нормальные
свойства и функции здоровых организмов, в том числе такие, как
память и интеллект. Корреспондент RL Евгений МУСЛИН
попросил профессора Даниила ГОЛУБЕВА
охарактеризовать некоторые исследования, проводимые в этом
направлении.
-- Речь идет об очень интересном исследовании нейробиолога Джоя Цина
из Принстонского Университета, проведенном им совместно с
сотрудниками Массачусетского Технологического Института и
Вашингтонского Университета. Ученые показали, что включение в
геном мышей породы "Доги" дополнительных копий одного особого
гена существенно увеличивает способность мышей решать задачи
ориентирования в лабиринте, а также лучше реагировать на внешние
объекты и звуки, и сохранять эти "знания" и "навыки" на
протяжении времени. У взрослых мышей этой породы под влиянием
такой генной "добавки" сохраняется способность мозга молодых
мышей более жадно впитывать и активно сохранять новую информацию.
Как известно, это же характеризует и детей, сравнительно со
взрослыми и особенно престарелыми людьми.
-- Что собой представляет этот ген, дополнительные копии которого
обладают такими удивительными свойствами?
-- Использованный для указанных целей доктором Цином ген носит
название NR2B. Он является главным "переключателем" нервных
импульсов и контролирует способность головного мозга связывать
одно событие с другим, что является основой всякого обучения и
запоминания. К такому выводу автор пришел на основании двух видов
данных: с одной стороны, у мышей, лишенных этого гена,
способность к обучению была ослаблена, а с другой -- привнесение
копий этого гена в геном мышей эту способность, напротив,
усиливало. Надо заметить, что вторая группа данных более четко
свидетельствует о наличии у этого гена такого рода свойств.
Ген NR2B является матрицей для белка, который связывает
поверхности нейронов, и служит рецептором для соответствующих
химических сигналов. Этот рецептор, который называют NMDA,
выполняет роль "двойного замка в двери", и для того, чтобы эту
"дверь" открыть, необходимы два разных "ключа", то есть -- сигнала.
Если оба сигнала -- звуковые, зрительные, тактильные -- принимаются
рецепторами в одно и тоже время, то "дверь" раскрывается и память
формируется. Это и есть универсальный механизм ее формирования.
В молодом мозгу рецептор NMDA раскрывается, если два сигнала
находятся даже вдалеке друг от друга. Это то, что обычно говорят
о детях: "Он ловит все "на лету". По мере взросления рецептор
становится менее чувствительным к внешним сигналам, и запоминание
услышанного или увиденного происходит не столь легко. Этот
феномен ослабления памяти и усложнения процесса обучения, по мере
взросления и старения, наблюдается в природе и характерен для
всех живых существ -- от птиц до приматов. Опыты доктора Цина на
мышах свидетельствуют о том, что эта особенность рецепторов
нервных клеток может быть скорректирована введением
дополнительных копий гена NR2B.
-- Какое значение могут иметь эти сугубо экспериментальные данные
для медицины, для лечения людей?
-- Для ответа на этот вопрос необходимо заметить, что ген с
подобными функциями обнаружен и в составе человеческого генотипа.
Естественно, поэтому, что работа доктора Цина во-первых, явилась
сформулированной еще в 1949-м году доктором Дональдом Хеббом,
согласно которой функции памяти и обучения имеют генетическую
основу, а во-вторых, эта работа сразу же породила надежды на
возможность лечения больных людей с утратой памяти. В частности,
возник план прицельного воздействия на такого рода гены с помощью
специальных лекарственных веществ с целью усиливать функции
генов, если они ослаблены.
-- Но ведь из результатов работы доктора Цина вытекает, что таким
образом можно усилить деятельность и нормальных, то есть
неповрежденных генов. Иными словами: не лечить, или скажем: не
только лечить, но в полном смысле влиять на интеллект. Не
является ли это нарушением этических норм, неприемлемым для
человеческого общества?
-- Сегодня говорить об этом, как о реальной проблеме -- рано. Дело в
том, что ген, подобный мышиному гену NR2B в человеческом геноме
обнаружен, но сведения о том, может ли он быть искусственно
активирован, и к чему это может привести, пока нет. Но вы правы:
если результаты такого рода исследования на людях будут
аналогичны тому, что получено на мышах, это будет означать, что
биотехнология в новом столетии сможет активно влиять на
психологию и социальную активность людей. Дело в том, что доктору
Цину и его коллегам -- доктору Гуосонгу Лиу из Массачусетского
Технологического Института и доктору Мин Жуо из Вашингтонского
Университета -- удавалось не только корректировать деятельность
мышиных генов NR2B, если их активность была подавлена, но и
усиливать эту деятельность, так сказать против нормы. Это очень
заманчивая возможность, но в то же время очень опасная...
-- Не станет ли представление о такой опасности препятствием на пути
развития этого направления коррекции памяти и интеллекта
применительно к людям?
-- Не думаю. Позвольте заметить, что каждое технологическое
нововведение, наряду с несомненными преимуществами таит в себе
определенные, а подчас и очень грозные опасности. Примеров -- хоть
отбавляй! Достаточно назвать ядерную физику, химический синтез,
микробную биотехнологию, и так далее. К этому надо добавить, что
страх перед вредными последствиями никогда не останавливал
научно-технический прогресс. Полагаю, что так будет и с этими
работами, тем более, что изменения интеллекта нормальных людей --
дело довольно далекого будущего, а стимуляция угасших генов
памяти -- очень актуальная проблема настоящего. Именно об этом
говорит доктор Ирина Блэк -- руководитель отдела нейрологии и
клеточной биологии Университета Раттерс в Нью-Джерси. По ее
мнению, работа доктора Цина открывает дорогу не только новым
подходам к лечению и дрессировке животных, что, кстати, тоже
важно и весьма актуально особенно для собаководства, но и для
лечения таких распространенных заболеваний, как деменция
(слабоумие) и болезнь Альцгеймера. В обоих случаях имеет место
явное ослабление, а нередко и утрата памяти, и стимуляция гена,
обеспечивающего эту важнейшую функцию головного мозга,
представляется весьма и весьма актуальной.
Лилия ШУКАЕВА:
-- Многим это кажется странным, но психолог Барбара Хелд, работающая
в клинике Баудойн Брансвик-колледжа в штате Мэн, настаивает на
том, что кроме поводов для радости в жизни существуют и поводы
для огорчений или, по крайней мере, для озабоченности. "Поэтому я
не собираюсь обклеивать дурацкими смеющимися рожицами бампер или
заднее стекло своей машины и расточать улыбки каждому встречному.
Смотреть на все сквозь розовые очки -- непростительный
инфантилизм".
Недавно Барбара Хелд выпустила книжку, название которой звучит не
менее категорично, чем ее монологи. "Stop Smiling, Start
Kvetching" -- "Хватит улыбаться, начинайте хмуриться!".
И это уже не глас вопиющего в пустыне -- доктор Хелд не одинока в
своем мировосприятии. И что важнее всего, не одинока среди
коллег. В начале августа Хелд и ее единомышленники из
Американской ассоциации психологов собрались в Вашингтоне на
симпозиум, проходивший плод девизом "Незамеченные достоинства
негативизма". Это был первый бунт против, как выразилась Хелд,
"тирании позитивного мышления и засилья оптимизма".
Позитивное мышление воцарилось в американском обществе благодаря
объединенным усилиям Голливуда, телевидения, популярной музыки,
книг, рассказывающих, как помочь самому себе, и воскресных
проповедей: "Все будет хорошо! Все проблемы разрешимы! Будьте
оптимистами и успех вам обеспечен. Оптимизм -- это залог успеха,
достатка, несокрушимого здоровья".
Такую же позицию заняли в свое время и лидеры Американской
Ассоциации психологов во главе с ее президентом Мартином
Зелигманом, преподающим сегодня психологию в Пенсильванском
университете. Они решили, что психологи слишком увлеклись
копанием в душевных болезнях и в причинах житейских неудач,
вместо того, чтобы разъяснять людям, как взрастить в себе
жизнерадостный взгляд на вещи, умение располагать к себе других,
добиваться поставленных целей и основали позитивное движение
(positive movement) в психологии. Долой все негативное, все
плохое, мыслить и чувствовать надо позитивно, никаких
отрицательных эмоций, только положительные!
И вот теперь психологи приводят к выводу, что помешательство на
позитивности и оптимизме зашло слишком далеко. Да, конечно, у
оптимизма есть свои плюсы, но есть и свои минусы. Односторонний
взгляд на мир и на себя не дает реальной картины происходящего.
Исповедуя его человек волей-неволей живет одним сегодняшним днем,
не задумываясь о последствиях своих и чужих поступков.
Беспечность и эгоизм -- вот первые плоды бездумного оптимизма --
говорили участники вашингтонского симпозиума, непредвиденный крах
надежд, жестокое разочарование -- тоже его плоды: "Жизнь тяжела, --
замечает Барбара Хелд, -- чтобы ее пережить, нужно не обольщаться и
трезво смотреть на вещи, в этом плюсы пессимизма. Толика
пессимизма еще никому не помешала".
"Не будем забывать, что стакан может быть не только наполовину
полон, но и наполовину пуст", -- вторит ей Джулия Норем,
социальный психолог из колледжа в Уэлзли, в штате Массачусетс.
Норем исследует так называемый защитный пессимизм -- стратегию
поведения, когда человек стремится мысленно проиграть предстоящую
ситуацию, учитывая мелкие препятствия, с которыми он может
столкнуться. Предположим, он готовится к публичному выступлению.
Тогда он должен представить себе, что ему придется делать, если
вдруг оборвется шнур микрофона, полетит на пол его конспект, или
на него вдруг нападет приступ кашля. Он должен помнить, что ему
ни в коем случае нельзя надеть в этот день ботинки с подковками и
позировать на трибуне в ожидании стакана с водой.
Доктор Норем утверждает, что защитный пессимизм оказывается по
результатам ничуть не хуже стратегического оптимизма,
заставляющего человека тщательно избегать мыслей о плохом, а в
некотором отношении -- даже лучше. Размышления о помехах позволят
полнее охватить предмет, увидеть его все стороны и таким образом
будят воображение.
В одном из экспериментов участвовали как те, кого по характеру
можно было бы причислить к стратегическим оптимистам, так и те,
кто был склонен к защитному пессимизму. Всех участников разделили
без разбору на три группы. Каждой предстояло бросать дротики в
мишень. Одной предложили вообразить множество помех и изобрести,
как их одолеть. Другая должна была думать, что все пройдет
гладко, и она продемонстрирует верх совершенства. Третьей было
велено не думать ни о чем, а мысленно купаться и загорать на
пляже.
Попав в свою привычную стихию, то есть, представляя себе разные
неприятности, пессимисты показали блестящие результаты. Хуже у
них получилось, когда они пытались представить себя непобедимыми
чемпионами и совсем плохо, когда подобно стратегическим
оптимистам попытались вообще ни о чем не думать. Оптимисты же
наоборот добились лучших результатов после бездумного "отдыха на
пляже" и наихудших -- после того, как влезли в шкуру пессимистов.
Из этого доктор Норем делает вывод: оптимизм и пессимизм
становятся у каждого второй натурой, коренящейся как в
воспитании, так, видимо, и во врожденном предрасположении. Но
самое главное то, что при решении определенных задач, структура
которых схожа с той, что делалась в эксперименте, защитный
пессимизм, если он естественен для человека, ни в чем не уступал
стратегическому оптимизму.
О врожденности двух типов мировосприятия говорилось на
вашингтонском симпозиуме не раз. То, что оптимизм и пессимизм
связаны с типом темперамента -- было известно еще Аристотелю,
хотя, как потом выяснилось, связи эти не так просты, как кажется,
и утверждать, что меланхолик не может быть оптимистом, а
сангвиник -- пессимистом, было бы наивно. Говорилось на симпозиуме
и о том, в какой степени пессимизм и оптимизм может быть
свойственен той или иной культуре. В этой области исследования
только начинаются, но уже доказано, например, что выходцы из
Азии, живущие в Америке, более пессимистичны, чем выходцы с
Кавказа.
На первый взгляд может показаться, что пессимистический взгляд на
вещи должен неблагоприятно сказываться на здоровье -- улыбаться
полезнее, чем хмуриться. Однако, Джеймс Пеннебекер, профессор
психологии Техасского университета в Остине считает, что это не
так. Начал он свое выступление на симпозиуме с рассказа о том,
как вместе с коллегами по университету предложил добровольцам,
выбранным, как и в опытах Джулии Норем, наугад, вспомнить самые
трагические события своей жизни, поразмыслить над ними несколько
дней, а затем описать и со всеми подробностями в виде небольших
эссе. Удивительно было не то, что тягостные воспоминания не
отразились отрицательно на показателях здоровья испытуемого, а
то, что они все до единого почувствовали себя лучше, и это
ощущение продержалось у них месяца четыре после эксперимента.
На это Пеннебекеру возразили, что он столкнулся лицом к лицу с
известным феноменом освобождения от того, что гнетет душу, при
помощи творчества. О творчестве как освобождении говорил Гете,
говорил Хемингуэй, да и Фрейд, по сути дела, имел это виду в
своих рассуждениях о сублимации. Пеннебекер сказало, что он
предвидел это возражение, но если вдуматься, то оно -- не более,
чем придирка. Можно ли называть творцом всякого испытуемого, если
он перенесет свои воспоминания на бумагу? Освободится ли он от
них, как освобождается писатель, воплощая то, что гнетет его в
образы и сюжеты? Да и то, от чего тот отталкивается, если вообще
не придумывает этот мотив задним числом, чаще всего не имеет
ничего общего событиями его жизни, а берет начало в его
воображении.
Пеннебекен рассказал и о других исследованиях, которые они
проводили вместе с Дэвидом Уотсоном, психологом из университета
Айовы, тоже присутствовавшем на вашингтонском симпозиуме. Дело
было еще в 1989-м году. Они тогда со всей очевидностью
установили, что даже люди нервные, обремененные различными
заботами и несчастьями, склонные вечно жаловаться на судьбу,
раздражаться по каждому поводу и ожидать всего худшего, даже они,
постоянно жалующиеся на боли во всех частях тела, на слабость,
головокружение и так далее, бывают у врача не чаще, чем их
жизнерадостные сверстники, и уходят в лучший мир не раньше. Иными
словами, даже глубокий пессимизм -- не поведенческий, не защитный,
не конструктивный, а именно глубокий и всеохватывающий пессимизм,
нисколько не вредит здоровью.
Пессимистом, заметил он в заключение, был Шопенгауэр, которому
было бы что сказать на этом симпозиуме. Не без оснований полагал
немецкий философ, что страдание служит источником великих дел,
ибо удесятеряет силы и заставляет быть изобретательными. Доктор
Уотсон поддержал коллегу и вспомнил еще одного великого человека.
Всем известная фраза Наполеона, которую он произнес, когда его
спросили, в чем главный секрет его стратегии. "Надо не раздумывая
ввязаться в бой, а там видно будет", -- таков приблизительно был
его ответ. Уотсон говорит: "Это и есть принцип наших
стратегических оптимистов. Но вспомним: этот принцип был хорош
при Маренго, при Аустерлице, но оказался негодным под Москвой,
Лейпцигом и Ватерлоо".
Итоги подвел Артур Бохарт, психолог из университета штата
Калифорния в Домингез Хиллс. "Мы вовсе не хотим, чтобы люди
погрязли в болоте пессимизма, но и не хотим, чтобы они витали в
облаках, -- сказал он. -- Мы хотим только одного: чтобы Америка
немного повзрослела. Только и всего".
стр.
|
