О МИХАИЛЕ МАКАРЕНКО
Трагическая весть пришла из-за океана — в Соединенных Штатах Америки в возрасте 75 лет погиб от руки уличного отморозка основатель картинной галереи Дома ученых новосибирского Академгородка Михаил Макаренко (Хершкович). Этот человек и художественные выставки, им организованные, оставили яркий след в культурной жизни молодого города науки. Сегодня на наших страницах о Михаиле Макаренко вспоминает его друг и соратник Михаил Качан.
Познакомился я с Михаилом Яновичем Макаренко (Хершковичем) в квартире московского художника Жигалко, который подарил свою коллекцию Сибирскому отделению АН СССР, а в качестве своего доверенного лица рекомендовал именно его. С этого и началась история картинной галереи Дома ученых. Я в это время был председателем местного комитета профсоюза СО АН, а здание Дома ученых только что было построено.
Штатную должность директора картинной галереи Дома ученых Президиум СО АН долго не вводил, и Михаил Янович первое время числился сантехником в Управлении эксплуатации, куда по моей просьбе его пристроил зам. председателя СО АН СССР по общим вопросам Л. Г. Лавров. Но об этом, кроме нас, никто не знал, и фактически Макаренко всегда выступал в роли директора картинной галереи. Картинная галерея вначале выставила картины, собранные коллекционером Жигалко — таково было одно из его условий. Подготовка этой выставки легла полностью на плечи Михаила. Картины пришли в Академгородок в безобразном состоянии, и ему пришлось несколько месяцев работать с раннего утра и до позднего вечера, приводя их в порядок. Полную поддержку картинной галерее оказывал директор Дома ученых Владимир Иванович Немировский, без помощи которого картинная галерея не состоялась бы.
Затем была выставка Фалька, которая определила лицо картинной галереи Дома ученых на многие годы вперед. Искусство Фалька, несовместимое с канонами соцреализма, было отринуто официальной художественной общественностью, и с 1939 г. он не выставлялся.
Все решения по организации выставок и текущей работе картинной галереи обсуждались на Совете картинной галереи Дома ученых, который возглавлял д.ф.-м. наук Розенфельд, крупный коллекционер картин, работавший в Институте теплофизики. Было заметно, что два коллекционера — Макаренко и Розенфельд — между собой не ладили, они все время жаловались мне друг на друга. Тем не менее, когда принимались решения об организации выставок Фалька, Филонова, Эль-Лисицкого, Гриневича, Шемякина, Грицюка и Шагала, разногласий не было, они были единомышленниками. Решение об организации каждой выставки принималось Комитетом профсоюза СО АН СССР, затем мы получали соответствующее решение Президиума СО АН. После этого уже обращались в партийные органы, которые строго следили за соответствием «идеологии». Принимая решения, мы знали судьбу каждого художника, понимали, как важно «открыть» их, произнести вслух их имена. И прекрасно понимали, по какому пути идем и чем нам это грозит. Тем не менее, мы шли на это, были настойчивы и убедительны, и нам все время удавалось получать согласие райкома и новосибирских партийных органов.
В 1968 г. с огромным успехом прошла первая выставка работ Павла Филонова. У меня сохранился каталог этой выставки с автографом Михаила Макаренко, благодарившего меня за помощь и поддержку.
 |
После закрытия КГ.
На обратной стороне фотографии надпись: «Михаилу Самуиловичу на добрую память о бывшем [директоре, ставшем им] — с его непосредственной помощью (парад афиш после закрытия галереи). Мих. М. Москва, 1977 г.».
|
А мы уже готовились принять Марка Шагала. Инициатива исходила от Макаренко. Он готовил письма Шагалу, которые приносил ко мне, и после некоторой переделки (Макаренко писал их очень эмоционально, но отнюдь не политкорректно) они посылались Шагалу. Начиная эту работу, мы не были уверены в приезде Шагала, но он неожиданно согласился. Я знал, что на организацию такой выставки и приезд Шагала в СССР необходимо получить «высочайшее согласие». В Сибирском отделении я заручился поддержкой Михаила Алексеевича Лаврентьева, и мы направили письмо в Министерство культуры, где «заправляла» Екатерина Алексеевна Фурцева. Вечером в гостиницу Академии наук, которую все называли «Якорь», на углу Б. Грузинской и ул. М. Горького, где я обычно останавливался, приезжая в Москву в командировки уже по новому месту работы в Институте прикладной физики, ко мне пришел Михаил. Он был очень взволнован и возбужден. На нашу просьбу об организации выставки Шагала и его приезде в СССР из Министерства культуры был получен отрицательный ответ. Решение, скорее всего, принималось Президиумом ЦК КПСС, а его членам было наплевать на великого русского художника Марка Шагала, родившегося в 1887 г. в Витебске, творившего в Петербурге и Москве и покинувшего страну в 1922 г. Они видели в нем не всемирно известного художника, а еврея-эмигранта Мойше Хацкелевича Шагалова, сбежавшего от советской власти за границу. Почему-то сегодня его называют великим французским художником, а в России даже не пытаются назвать великим русским художником, хотя он и является таковым.
Макаренко надеялся прорваться в Отдел культуры ЦК КПСС, я не верил, что это даст какие-нибудь результаты.
«Тебе не дадут возможность поговорить с каким-либо высокопоставленным деятелем Отдела культуры. Очень может быть, что никого разговора вообще не будет. А вот последствия могут быть самые серьезные», — говорил я ему.
«Ну и пусть, — сказал мне тогда Макаренко, — по крайней мере, я оправдаюсь перед Шагалом. Он поймет, почему ему не послали официального приглашения и кто сорвал ему поездку на родину. Он должен знать, что мы сделали все возможное, чтобы он смог приехать».
«Да, за страну стыдно, — ответил я ему, — но тебе этот поход в ЦК обойдется дорого. Как друг, не советую тебе туда ходить. Давай подключим академика М. В. Келдыша (Президента Академии наук) и других академиков. Может быть, и решим это вопрос. Все-таки, Марк Шагал — мировая величина. В ЦК тогда поймут, что на Западе будет большой шум, и, возможно, изменят решение».
Я видел, что он меня не слушает. Он уже для себя все решил. Я отредактировал письмо, которое он написал Фурцевой, несколько смягчил его. Мы обнялись.
На следующий день, вечером, Макаренко снова был у меня. Он все-таки поехал в ЦК, но его дальше приемной не пустили, письмо он сдал вышедшему к нему человеку. Макаренко начал с ним говорить, тот его выслушал, но не сказал ни слова. Он был подавлен. Перед ним была глухая стена. Я его успокаивал, как мог.
 |
В робе узника.
На обратной стороне фотографии надпись:
«В робе узника Владимирской тюрьмы для политзаключенных [М. Макаренко, особо опасный преступник Советского Союза]».
|
Через короткое время в газете «Правда» появился «подвал», где были подробно описаны похождения «спекулянта» Макаренко (Хершковича). Еще через какое-то время меня вызвали на допрос, где расспрашивали о нем в течение двух-трех часов. Почему-то они все время интересовались его политической деятельностью. А я им все время говорил о Макаренко как о талантливом искусствоведе, прекрасном организаторе и хорошем человеке, но абсолютно далеком от политики. Видимо, то, что я говорил о нем, не укладывалось в рамки созданного «политико-уголовного дела», потому что на суд меня не позвали. Макаренко получил 8 лет. Опубликовано было, что «за спекуляцию», оказалось потом — за «политику». Я храню письма, которые он написал мне, когда вышел из лагеря. Вместе с ними он прислал фотографии, где он снят вместе с Андреем Дмитриевичем Сахаровым. Посылаю отрывок из одного письма и три фотографии.
 |
У Сахарова.
На обратной стороне фотографии надпись: «В канун 1978 г. шлю вам, Михаил Самуилович, снимок, на котором я случайно оказался в обществе Великого Русского Андрея Дмитриевича Сахарова, он слева, и к.ф.-м.наук (правда он лишен звания!…) Кронида Любарского, моего сокамерника(одного из многих к.ф.-м.н…), лауреата международной премии Швейцарского комитета защиты прав человека за 1975 год. Справа я — хорошо и светло вас вспоминающий, Михаил Янович Макаренко, Хершкович». |
Марка Шагала пустили в СССР только в 1973 г., и его выставка состоялась в Третьяковской галлерее. А Макаренко, потерявший свою коллекцию картин, которую тогда конфисковали, выехал в США.
Свое главное дело в жизни он сделал в 1960-х: картинная галерея Дома ученых — его замечательное и выдающееся детище, и его имя будет всегда вспоминаться, как имя первого директора и организатора картинной галереи, организатора выставок замечательных русских художников, бывших в забвении.
Михаил Качан, специально для «НВС»
Отрывки из письма М. Макаренко автору:
«Я был приговорен тайной судебной коллегией Мосгорсуда по политическим делам нашей империи — к 8 годам л/свободы за участие в якобы существующей в СССР нелегальной коммунистической партии, именующей себя «Всесоюзное движение трудящихся за коммунизм» — так в приговоре.
На 92-х листах этого документа излагается «преступная» деятельность этой «якобы существующей» организации.
… 2 тома нашего со Славой Родионовым дела (из 15) посвящены Галичу, 2 тома — деятельности картинной галереи, которую согласно выписки из Постановления Обкома за подписью Горячева Обком признал в канун ее прикрытия «идейно вредной…»
И здесь надо сказать, что из 72-х опрошенных академгородковцев ни единый не сказал в процессе следствия ни единого слова, которое нельзя было бы расценить только как похвалу и комплименты в адрес блаженной памяти картинной галереи, ее сотрудников и директора.
Молодцы!!»
стр. 12
|
