СЧАСТЛИВЫЕ ГОДЫ
Большая часть моей жизни, почти 48 лет, связана с Новосибирским институтом органической химии. Но только сейчас я понимаю, что означало быть учеником Николая Николаевича Ворожцова и работать с ним.
Л. Кобрина, доктор химических наук, профессор
Он не был идеален, но был честным, бескорыстным, преданным науке. Его интеллигентность, энциклопедические знания и скромность незабываемы. Наша первая встреча состоялась 52 года назад, когда я и не подозревала, что с этим человеком будет связана моя судьба, и его отношение к науке станет не просто примером, а основой моей жизни.
В 1954 году мы с братом приехали в Москву из Алма-Аты и поступили в МХТИ им. Д. И. Менделеева. До начала занятий я жила у своего дяди Л. Н. Николенко, которому обязана любовью к химии. Однажды раздался звонок, я открываю дверь: передо мной стоит высокий загорелый мужчина с бородкой, в белой кепке, белых брюках и белых парусиновых туфлях. «Позвольте войти, я к Леониду Николаевичу,» — сказал он, снимая кепку, и мне показалось, что передо мной кто-то из прошлого, не меньше, чем граф, столько в его манерах, голосе было уважительности. Когда он ушел, я спросила у дяди: «Кто это приходил?». Ответ запомнила навсегда: «Блестящий ученый и мой Учитель». Спустя полвека, я повторяю эти слова с полным пониманием того, что они означают.
Во время специализации на кафедре промежуточных продуктов и красителей, которой руководил Николай Николаевич, мы почти не сталкивались с ним. Уже создавались институты СО АН СССР, и он был весь погружен в эту работу. Только однажды он появился в студенческой лаборатории с индийским ученым Венкатараманом, и мы удивились тому, как легко Николай Николаевич говорит по-английски.
Мы с братом и его женой окончили МХТИ в 1959 году и получили распределение в НИОХ. В Новосибирске, на ул. Державина, 19, в квартире, предоставленной Н. Н. Ворожцову, и состоялось мое настоящее знакомство с ним. Шесть молодых специалистов обоего пола жили в большой комнате этой квартиры. Две недели, что я прожила в ней, незабываемы. Николай Николаевич вел себя как рядовой член общежития. Став академиком, он сохранил в общении стиль товарищества (но не панибратства), лично беседовал с каждым, кто поступал на работу в Институт, будь то стажер, лаборант или слесарь.
Николай Николаевич был по-настоящему скромен, не любил публичности. Не могу вспомнить каких-либо торжеств, связанных с его юбилеями. Он заразительно смеялся, когда его пародировали в одном из наших капустников. В определенных ситуациях Николай Николаевич был жестким и решительным при принятии решений, но это не означало, что его невозможно переубедить. Так, уволив подававшего большие надежды молодого сотрудника за весьма серьезный проступок, после бесед с коллегами, которым доверял, получив коллективное заверение в том, что подобное не повторится, он отменил приказ.
Всего 15 лет (1959 — 1974) мы были связаны общим делом, и теперь, когда в Институте прошла, по-существу, вся жизнь, мне кажется, что это совсем немного. Но какие это были годы! Мы не понимали тогда, чему нас учил и научил Николай Николаевич, редактируя наши статьи, диссертации, тщательно проверяя сделанный эксперимент, настаивая на полном анализе литературы, заставляя формулировать и отстаивать свое мнение. Он учил четкости и корректности, не признавал лихости в трактовке результатов, никогда не подписывал статьи, если не считал, что действительно причастен к постановке задачи или внес реальный вклад в обсуждение результатов. Бывали обиды на него, непонимание его позиции, но бывало и признание Николаем Николаевичем несправедливости собственных решений. Однако все это уходило на второй план, ибо было самое главное — общее дело, которое захватывало нас всех целиком и объединяло как равноправных коллег и товарищей. Такое не забывается, а с годами приходит понимание того, что мы были по-настоящему счастливы, и не только тем, что были молоды, но и потому, что с нами был наш Учитель Николай Николаевич Ворожцов.
стр. 6
|
