СТАНЦИЯ ЛИХАЯ
Что такое жизнь? Человеку свойственно в мыслях возвращаться к своему прошлому. Но стройное хронологическое путешествие в это прошлое не всегда удаётся. Воспоминания теснятся, перемешиваются, что-то более тяжёлое вспоминать, переживать вновь нет желания, а менее значительное всплывает в памяти, как свежее, только что свершившееся. Эпизоды, встречи, учёба, работа, друзья, враги, война, пережитые радости и печали — всё это и есть жизнь. В памяти Полины Абрамовны Янушевской, нашей читательницы, учительницы из Новосибирска, сохранилось многое. Но записок, дневников она никогда не вела, поэтому рассказать о себе может только через отдельные эпизоды.
Я помню даты... Я помню много дат, связанных с моей жизнью, жизнью страны. Помню, какой был день, когда узнала, что наши войска оставили мой родной город Одессу, помню и день освобождения её, 10 апреля 1944 г.; помню 6 декабря 1941 г. — в этот день мы узнали о победе под Москвой, о первой крупной победе в Великой Отечественной войне.
Мы с мамой (отца уже не было) эвакуировались из города, где жили мамины родственники. Бомбёжки, обстрелы, налёты... Хозяевами неба были немецкие самолёты. Вместе с другими мы ушли за день до занятия немцами этого города. Шли пешком за подводой, на которой сидели дети и старики. Шли долго, почти целый месяц, еле-еле оторвались от немцев. Страшно было потом переходить Днепр в Запорожье. Это огромный мост стратегического значения. Да, вспомнишь Гоголя, писавшего, что редкая птица долетит до середины Днепра. Чуден Днепр!.. Взявшись с мамой за руки, бежали по мосту на ту сторону. А в Запорожской степи во время ночёвок снова вспоминала Гоголя, только птицы над нами летали из металла. Лишь на Донбассе появилась возможность сесть на поезд. С родственниками потом мы разминулись надолго...
Я говорю о памятных датах. Можно вспомнить дни сильных бомбёжек, можно вспомнить, как ночью, прячась в степи, слышали немецких мотоциклистов. Не забыть ужасной, тяжёлой дороги в степях «рiдной Украiни». Эх, дороги! И сплошной поток беженцев, сколько глаза окинуть могут...
Один день мог решить мою судьбу, если бы... Стояли мы в Ростове. Поезд отправлялся на север, в сторону Миллерова, но на станции Лихая эшелон остановился и дальше не пошёл. Высадили всех. Где только не сидели люди с котомками, малыми детьми, отчаявшиеся из-за отсутствия какой-либо информации! Пойдёт эшелон дальше или нет? Куда деваться? Что нас ждёт? Днём подъехали председатели окрестных колхозов и просили желающих помочь побыстрее управиться с урожаем, чтобы не оставить немцам. Мало кто согласился, но моя мама решила, что надо ехать, надо помочь. Дело было 31 августа 1941 г. Привезли нас прямо на полевой стан. Мы получили возможность привести себя в порядок, отдохнуть, прийти в себя после такой тяжёлой дороги. С нами были ещё несколько эвакуированных. Кормили нас хорошо. Наутро мне, девочке, не знавшей физического труда, дали деревянную лопату, подвели к бурту проса и сказали: «Это просо, из него делают пшено. Его надо переворачивать, перелопачивать, чтобы оно не запрело». Это был мой первый рабочий день. И длились мои рабочие дни с 1941-го по 2003 год, пятьдесят из которых — в школах Новосибирска. Но это потом, а пока прожили мы в колхозе месяц и девять дней. Потом маму вызвал председатель колхоза, поблагодарил за помощь и посоветовал уехать, потому что немцы подходили к Ворошиловграду (сейчас Луганск), а это совсем близко. Нас снабдили продуктами на дорогу, дали немного денег. Назавтра подошёл состав из пассажирских вагонов. Представить себе, что такое посадка на поезд в такой момент, человеку, не знавшему этого, невозможно. Давка, крики, на голову летят вещи... Толпа страшна сама по себе, но если её охватила паника!.. Все хотели уехать сегодня, потому что завтра могло быть поздно. Меня толпой занесло в вагон, а мама с узлом стоит на платформе. Я в ужасе кричу: «Мамочка!» А мама в истерике. Скорее можно поверить в чудо, чем представить себе, что произошло: какой-то парень лет двадцати выбрался на буфера, спрыгнул на платформу, подхватил маму, да ещё прихватил и наш узел, наше единственное богатство, посадил её на буфер, а потом затолкал в тамбур. Сам как-то пристроился, и поезд тронулся с места. Кто он, мы не знали, в пути мы его не встречали, но всю жизнь я помню его: симпатичное лицо, фуражка на голове, коричневое пальто. Мне и сейчас страшно подумать, что было бы, если бы не он... Сколько людей теряли своих во время бомбёжек, во время таких посадок!
Что было потом? Потом была бомбёжка под Белой Калитвой. Проскочили... Потом был Сталинград, ещё не разгромленный, довоенный. Нас разместили в кинотеатре, прямо в зрительном зале. И дали талоны в столовую, которую устроили в здании универмага. Парадокс, но это был именно тот универмаг, из подвала которого выводили пленных немцев в феврале 1943 года. Я уже тогда жила в Узбекистане — голодали, мёрзли, загибались от непосильного труда, умирали, но дни великих побед были для нас праздниками. Они вселяли надежду. Мама моя умерла в феврале 1945 г. И день Победы я встретила уже без неё, там, в совхозе под Ташкентом. В тот день мы вышли на поле после прошедшей накануне сильной грозы на прополку лука. Работать пришлось, по сути, в грязи... Вдруг видим, скачет на лошади по полю человек и кричит на узбекском: «Эй, люди! Война кончилась!» Все побросали работу и побежали к зданию правления, плакали, поздравляли друг друга. Состоялся митинг, и нам дали в этот день выходной. Пришла я домой, а есть там было нечего... Разыскала горстку муки, скатала из получившегося теста пирожок с укропом — это был мой праздничный «торт», вкус которого я помню и по сей день...
В 1968 году возвращалась я из Сочи домой. Поезд сделал остановку на станции Лихая. Боже мой! Я снова стояла на той самой платформе и снова ощутила страх, как тогда, когда боялась потерять маму. И снова вспомнила того парня...
стр. 8
|
