КРИЗИС:
ВЧЕРА, СЕГОДНЯ... ЗАВТРА
Тема кризиса волнует всех — от академиков до школьников, от пенсионеров до успешных бизнесменов. Причины возникновения кризиса, глубина проникновения в российскую экономику, возможные пути выхода — обо всем этом рассказывает нашему корреспонденту Валентине Садыковой кандидат экономических наук, старший научный сотрудник Института экономики и организации промышленного производства, доцент НГУ Вадим Гильмундинов, специалист в области макроэкономического анализа и прогнозирования, межотраслевых исследований национальной экономики.
— Вадим Манавирович, то, что кризис всерьез и надолго, сейчас признают и представители власти, и экономисты. Одни говорят, что дорогая нефть давала России шанс строить собственные высокотехнологичные производства, а правительство складывало «деньги» в кубышку, другие считают, что, наоборот, оно подготовило подушку безопасности на случай кризиса. Одни утверждают, что кризис достиг дна, другие считают, что он еще будет углубляться. Одни считают, что надо спасать банки, которые будут кредитовать бизнес, другие, что надо помогать непосредственно производственным предприятиям...
 |
|
— Вначале необходимо понять, как мы развивались до кризиса. Предшествующие 10 лет, 1999-2008 гг., были годами бурного развития, никто не мог даже и подумать о возможном кризисе. Разве только некоторые серьезные ученые предупреждали, что не бывает такого безудержного роста экономики, внутри которой есть серьезные диспропорции — ведь рост был во многом количественный, а не качественный. Но специфика России заключается в том, что государственные чиновники, когда все хорошо, не прислушиваются к ученым, а обращаются к ним только тогда, когда становится все плохо.
— О каких диспропорциях идет речь?
— Во-первых, это экспортосырьевая ориентация экономики на фоне нарастающих ресурсных ограничений развития. Во-вторых, отсутствие достаточных долгосрочных кредитных ресурсов внутри страны, в том числе, вследствие проводимой государством политики борьбы с инфляцией, а как следствие — значительный рост внешних заимствований со стороны частного сектора. И, наконец, в-третьих, это отсутствие эффективной институциональной среды, позволяющей отходить от сырьевой модели развития в сторону инновационной.
До 2003 года локомотивом развития нашей экономики были добывающие отрасли. Но затем они столкнулись с вполне объективными ограничениями развития, связанными как с транспортной инфраструктурой, так и с качеством запасов. С 2003 года начала уже опережающе развиваться обрабатывающая промышленность. Однако очень скоро многие предприятия обрабатывающей промышленности также столкнулись со значительными ограничениями развития, например, по квалифицированной рабочей силе, доступу к электроэнергии и сырью, долгосрочным кредитным ресурсам. Кроме того, серьезное негативное воздействие на обрабатывающие производства оказывало падение их конкурентоспособности вследствие длительного укрепления рубля (эффект так называемой «голландской болезни»).
— Возникает вопрос: за счет чего росла российская экономика с 1999 года?
— Во многом за счет роста мировых цен на сырье и относительно эффективной перераспределительной политики государства, изымающего в бюджет большую часть сверхдоходов, образующихся от экспорта сырья, и расходующего эти средства внутри страны. Так, среднегодовые цены на нефть в 2008 году выросли в 9 раз по сравнению с 1998 годом, а доля государственных расходов в ВВП с 27% в 1998 году до 34 % в 2008-м. Таким образом, государству удалось включить перераспределительный механизм, который относительно эффективно работал и способствовал быстрому росту российской экономики.
 |
| Рис. В. Александрова |
Но в этом росте были и серьезные недостатки. Во-первых, Центральный банк (ЦБ) неукоснительно проводил в этот период политику подавления инфляции монетарными методами, что вело к ограничению доступных денежных средств для долгосрочного кредитования экономики. Отметим, что эффективность монетарных методов борьбы с инфляцией в российской экономике с большим скепсисом воспринимается большей частью экономистов. В России всё-таки основной источник инфляции — это естественные и экономические монополии, характерные для большинства отечественных отраслей.
Во-вторых, государство с 2000 года реализовывало политику профицитного бюджета. Так, к примеру, в 2008 году государство получило доходов больше, чем потратило, на 5 % от ВВП — эти средства пошли по большей части в резервный фонд и в фонд национального благосостояния. Вроде хорошо, но фактически эти деньги были изъяты из экономики — государство изъяло из экономики денег больше, чем вернуло, и так продолжалось на протяжении 9 лет. Все это естественным образом уменьшало возможности российских компаний для долгосрочного кредитования на внутреннем рынке.
Но, так как государство увеличивает свои расходы, определенные рынки оживляются, ставятся задачи удвоения ВВП — предприятия хотят развиваться и ищут источники финансирования. Если внутри страны их нет — берут за рубежом. Поэтому у нас за десятилетие произошел колоссальнейший рост задолженности. В то время как государство активно гасило свои внешние долги, уменьшив их в пять раз (до 30 млрд долларов США), частный сектор за это время увеличил свой внешний долг почти в 17 раз — до 500 млрд долларов США.
— Денег государство получало все больше, больше тратило, а на что? Опыт, например, Вьетнама, говорит, что можно буквально из руин восстать за счет нефтяных денег, если их тратить эффективно...
— Ваш вопрос как раз тесно связан с третьей вышеназванной диспропорцией. Да, у нас уровень государственных расходов вырос очень сильно. Но применительно к нашей стране необходимо помнить основную проблему — коррупцию. Деньги в экономику государство вбрасывало, но эффективность этих расходов во многих сферах была очень низкой. Почему, например, решено было перейти к реализации программ, получивших название «национальные проекты»? Потому что эти программы, по сравнению с другими способами финансирования, более прозрачны, там есть конкретные цели, количественно измеримые, за которые можно спросить с исполнителей. Нацпроекты имели цель поддержать те направления, которые являются приоритетными. Правда, сделано это было с запозданием, можно было сделать это и раньше, но государство копило деньги для известной «подушки безопасности».
Кроме того, государство тратило не все свои доходы, а часть их направляло в созданные фонды. Отчасти это делалось для того, чтобы не допускать сильного укрепления рубля, а отчасти потому, что некоторые чиновники высшего уровня боялись, что если эти деньги потратить, то их просто либо «разворуют», либо они не будут эффективно освоены, а нам нужен определенный запас прочности. Ведь цены на нефть не могут бесконечно долго расти, когда-то они могут упасть, и мы столкнемся с проблемой наполнения бюджета. Вроде всё логично! Но в этой логической цепочке есть слабое звено — этим мы себя заведомо толкаем на сырьевой путь развития. Мы ничего не делаем, кроме как копим денежки, чтобы обезопасить себя от падения цен на нефть.
— А куда, на ваш взгляд, нужно было направить деньги?
— Эти деньги могли бы использоваться, например, для создания государственного фонда высоких технологий, которые государство закупало бы за рубежом для использования нашими отечественными компаниями, которые, скажем, в течение двадцати лет должны были бы стоимость этих технологий погасить, вернуть деньги государству. И не обязательно было бы весь резервный фонд на это пускать, пустили хотя бы часть. Через несколько лет эти деньги уже начали бы возвращаться, потому что предприятия бы заработали, начали выпускать и продавать конкурентоспособную высокотехнологичную продукцию, выросла бы и налоговая база. Подобные идеи высказывались неоднократно. Концепция работы такого фонда достаточно понятна и прозрачна. К тому же есть колоссальнейший опыт Японии, Южной Кореи и других стран. Так что способы воспользоваться накопленными деньгами и совершить технологический рывок были известны.
И здесь очень важно понимать, что против России сейчас работает время. Проблемы не разрешатся сами собой с ростом цен на нефть — надо успеть использовать наши конкурентные преимущества, пока они у нас еще есть. К примеру, мы сейчас серьезно рискуем утратить свое преимущество качественной рабочей силы. Реформа высшего образования затягивается, до реформирования школы так и не дошло — по сути, кроме введения ЕГЭ, ничего не сделано. А у нас огромные проблемы в среднем образовании по качеству, по мотивации учеников учиться. Когда дети знают, что, как бы они не учились, у них все равно есть шанс поступить в вуз, потому что родители заплатят, и они получат свое образование, зачем им учиться? И мы теряем целое поколение с точки зрения качества подготовки, с точки зрения системы ценностей, и это нам может аукнуться очень сильно.
У нас есть преимущества с точки зрения земли, геополитического положения, природных ресурсов, в военной, космической сферах есть серьезные технологии, которые можно развивать, перепрофилировать на производство массовых товаров. Но у нас очень слабо развито производство потребительских и инвестиционных товаров, в том числе по причине отсталости технологий. Государство осознанно начало реализовывать меры по решению этой проблемы только в 2007-2008 гг. — создали госкорпорации «Роснано», «Ростехнологии». Но здесь, с одной стороны, опять возникает вопрос коррупции, а с другой — вопрос эффективности таких крупных государственных корпораций.
Вот такой наша экономика подошла к кризису: во-первых, произошло усиление экспортно-сырьевого развития при увеличении роли государства в экономике; во-вторых, основным источником финансирования развития производства были займы за рубежом.
Была ли готова наша экономика к кризису? Здесь есть неоднозначные оценки. С одной стороны, «подушка безопасности» — фонды национального благосостояния и резервный фонд застраховали Россию от резкого падения цен на нефть. За счет того, что эти деньги у государства находятся в иностранной валюте, оно может компенсировать ухудшение торгового баланса страны, дополнительно продавая валюту на внутреннем рынке, а также балансировать бюджет. С другой стороны, качество предшествующего роста ставится под большое сомнение — экономика развивалась преимущественно экстенсивно, укреплялась экспортосырьевая ориентация.
— Но резервов же надолго не хватит?
— Смотря как расходовать. Фонд национального благосостояния у нас практически неуклонно растет, так как он защищен от использования в целях покрытия текущего дефицита бюджета. На 1 июля 2009 г. его величина составила почти 90 млрд долларов США. С резервным фондом дела обстоят похуже — он активно используется государством для покрытия дефицита бюджета. И если его максимальное значение составило 143 млрд долларов США (на 1 сентября 2008 года), то на 1 июля он сократился на треть — до 94,5 млрд долларов США, но, если посчитать в рублях — то сокращение будет всего на 16 %. То есть государство может всегда легко решить проблемы, связанные с сокращением своих резервов, проведя девальвацию. В сумме два этих фонда на 1 июля дают 15 % от прогнозного на 2009 год ВВП. Оснований для того, чтобы говорить, что «все пропало», пока нет, но тревожные нотки, конечно, появляются.
Учитывая, что наше государство создало необходимые резервы на случай падения цен на нефть, возникает вопрос, а почему оно так негативно ударило по российской экономике? Ведь, например, еще в сентябре 2008 года, когда кризис за рубежом уже набрал силу, МВФ прогнозировал, что Россию ожидает в 2009 году 6 % прирост ВВП. Так что, даже по мнению международных организаций, которые к нам не очень благосклонны, у российской экономики, несмотря на мировой кризис, были достаточно хорошие перспективы. Они понимали, что разворачивается мировой кризис, но, тем не менее, видели сильные стороны и резервы прочности, которые позволили бы нашей экономике сохранить свое положение. Но с ноября 2008 года ситуация в нашей экономике начала резко ухудшаться, а в первом квартале текущего года ВВП упал на 9,8 % к прошлому году. Поэтому уже в апреле МВФ поменял свой прогноз с плюса на минус 6 %. За 9 месяцев родился кардинально противоположный прогноз. Сейчас уже появляются и более удручающие прогнозы.
— Почему же это произошло?
— Во-первых, вспомним огромные заимствования наших компаний. Многие из них занимали в расчете на рефинансирование, на то, что часть долгов они будут отдавать за счет привлечения новых зарубежных кредитов, ориентировались на то, что тенденция укрепления рубля будет продолжаться. Но попали в структурную ловушку — валютные резервы сосредоточены у государства и ЦБ, а валютные долги — у частного сектора. Предприятия влезли в огромные валютные риски, сырьевые и металлургические компании — в риски конъюнктурные, рассчитывая на сохранение высоких мировых цен. Во-вторых, динамика развития кризиса показала, что поведение наших предприятий, населения, даже государства, является преимущественно краткосрочным, я бы даже сказал спекулятивным, что резко усиливает разрушительную силу негативных шоков и делает малоэффективными стабилизационные меры государства. Наконец, в-третьих, по мнению ряда экспертов, в том числе и зарубежных, одной из причин такого резкого ухудшения ситуации выступило запаздывание с фактической реализацией мер по поддержке экономики, недостаточная их продуманность, а иногда даже противоречивость. Наиболее яркий пример противоречивых мер, когда правительство пыталось всячески поддержать ликвидность в экономике за счет средств бюджета, предоставляя субординированные кредиты, а Центральный банк проводил политику резкого ограничения денежной массы, борясь за стабильность валютного курса и своих золотовалютных резервов.
 |
| Рис. И. Кийко |
Проявились и скрытые ранее диспропорции. Помните, в прошлом году многие аналитики говорили, что наша страна подходит к ограничению роста, и главный ограничитель — нехватка рабочей силы. Что мы видим сейчас? У нас огромное количество безработных.
— Но это же неквалифицированная рабочая сила.
— Не только. Но это поднимает важный вопрос — с одной стороны, есть ограничения по рабочей силе, особенно в обрабатывающих отраслях промышленности, с другой стороны, есть значительное число слабо востребованных на рынке труда «псевдоспециалистов». Не редкость объявления типа «Примем фрезеровщика, зарплата до 30-50 тыс. руб. в месяц». У нас огромная структурная безработица, ранее она была скрыта, сейчас она выходит на поверхность. Государству надо очень быстро вмешиваться в этот процесс, организовывать переподготовку. Но дело в том, что обрабатывающие предприятия тоже очень сильно пострадали от кризиса, тоже были вынуждены сокращать сотрудников. Поэтому, когда людям предлагают переподготовку на рабочие специальности, они не соглашаются, поскольку нет явных сигналов в экономике, которые позволили бы людям надеяться, что они найдут работу после обучения.
Еще один момент — огромная диспропорция в высшем образовании. У нас структура экономики пока не соответствует инновационной модели, мы только хотим этого. Поэтому возникает вопрос, какое количество специалистов с высшим образованием требуется нашей стране? Учитывая коммерческие наборы, мы имеем почти всеобщее высшее образование. Но многие дипломированные выпускники, к сожалению, не имеют качественной подготовки, а часто вообще никакой, и эта проблема пока никак не решается. Неудивительно, что произошел столь резкий обвал: как только экономика вышла из тепличных условий, начала давать о себе знать низкая квалификация рабочей силы и управленческого звена, произошел резкий всплеск безработицы. Вот некоторые причины кризиса.
 |
| Рис. В. Александрова |
Теперь давайте поймем, как кризис развивался в российской экономике. Начался он, как любой финансовый кризис, с денежной сферы. Весь 2008 г. ЦБ продолжал бороться с инфляцией, потом вынужден был бороться за стабильность рубля, чтобы не стимулировать банки и население покупать валюту. Весь этот период резко ограничивался объем реальной денежной массы, денег, которые нужны предприятиям для расчетов, для выплат зарплат и т.д. К примеру, в первом полугодии 2009 года объем реальной денежной массы в экономике оказался меньше, чем в прошлом году, примерно на 20 % — это колоссальное падение. Это быстро потянуло проблему неплатежей, недоверие банков друг к другу, банков к заемщикам. В результате проблемы, которые возникли в денежной сфере, быстро перекинулись на реальный сектор — с ноября уже фиксируется падение объемов производства по многим отраслям экономики. В декабре ситуация ухудшается, в начале года происходит обвал, особенно в обрабатывающей промышленности. И только к лету начинают появляться некоторые признаки стабилизации экономики. Временной она будет или нет — во многом зависит от действий государства и, учитывая высокую открытость российской экономики, от внешних факторов. Определенные позитивные изменения в мировой экономике и государственной политике начинают происходить. Есть и в нашей экономике сферы, которые уже хорошо развиваются, например, сельское хозяйство, также включилось импортозамещение в пищевой промышленности.
 |
| Рис. В. Александрова |
— Цены на нефть-то опять растут...
— Мы здесь в какой-то ловушке — цены на нефть будут в перспективе оставаться высокими, есть объективные предпосылки для этого. Для нефтяников, для государства это хорошо, но положительный эффект от роста этих цен заработает не раньше, чем через полгода. В то же время, если цены на нефть будут расти, то будет укрепляться рубль и эффект девальвационный, который был достигнут, может быть утрачен. В результате к нам начнет рваться зарубежная продукция, которая не может найти покупателя на своих рынках, вытесняя тем самым наших производителей. Данное обстоятельство необходимо учитывать при планировании мер государственной политики. Падение цен на нефть также несет риски, тут в большей степени пострадают бюджетные статьи, и это мы уже начинаем чувствовать.
— А как вы считаете, с экономической точки зрения шаги государства по покупке пакетов акций ведущих компаний России, «Опеля», нарастающий контроль государства в экономике — это зло или благо?
— Мы все помним, по какому пути пошла Россия в 90-е годы — в результате приватизации собственность перешла практически бесплатно в руки небольшого круга людей, стоящих у власти или приближенных к ним. Сейчас идет, условно говоря, некоторая деприватизация — государство пытается стратегически важные предприятия вернуть по возможности рыночными методами. И это безусловный плюс. На самом деле добывающие компании во многих странах мира принадлежат государству. У нас тоже в Конституции написано, что недра принадлежат государству, а стало быть эффект от их эксплуатации должен использоваться государством, а через него всем обществом, а не какой-то группой лиц. К тому же выкупают пока предприятия, попавшие в трудную ситуацию, в какой-то мере недостаточно эффективно управляемые. Другое дело, насколько эффективно государство само будет этими предприятиями эффективно управлять, и это серьезный вопрос. Что касается покупки Сбербанком 35-процентной доли компании «Опель»... Есть надежда, что это будет первая крупная покупка современных высоких технологий. В данном случае многие связывают эту покупку с возрождением «ГАЗа», который получит доступ к новым технологиям и сможет организовать на своей производственной базе сборку автомобилей, соответствующих всем евростандартам.
— А насколько эффективны антикризисные шаги правительства? Они почему-то напоминают ямочный ремонт дорог: то оказывается помощь банкам, которые вовсе даже не собираются кредитовать предприятия, то спасают автопром, то цементный завод в Пикалево...
— Да, по сути, мы видим точечные, бессистемные попытки решения возникших проблем со стороны государства. Но это тоже можно понять — раньше бизнес говорил «лишь бы нам государство не мешало», а сейчас все кинулись за помощью к государству. Сложно чиновникам в этой ситуации перестроиться, особенно учитывая, насколько у нас негибкий аппарат государственного управления. На самом деле, обсуждать антикризисные меры начали еще в сентябре прошлого года, тогда они назывались Стабилизационной программой. Недавно президент Д. А. Медведев сказал, что он с удивлением обнаружил, что те 200 млрд рублей, которые были выделены банковской системе для кредитования, до частного сектора так и не дошли. Это показатель того, что отсутствует управляемость процессами со стороны государства. Почему она отсутствует и ничего в связи с этим не делается, я не знаю.
— Банкам просто невыгодно выдавать кредиты, а спрашивать с них никто не спрашивает.
— Деньги были выделены коммерческим банкам, и они их направляли на то, что считали выгодным — покупали валюту, погашали свои долги, спекулировали на фондовом рынке. Винить банки особо в этом нельзя, видимо, не четко были оговорены условия использования выделенных государством средств. Кредитовать частный сектор банки не хотят потому, что риск невозврата кредита превышает выгоду от процента. Если банк оценивает, что с вероятностью в 25 процентов предприятие — банкрот, почему он должен выдавать ему деньги, например, под 15 % годовых? Каждое четвертое предприятие, которому требуется кредит, не только процент, но и сам кредит не сможет отдать. Банк не будет выдавать в таких условиях кредит предприятию даже под залог собственности. Что ему с ней потом делать? Это означает, что банку нужны гарантии возврата кредита, гарантии государства, потому что он берет этот кредит у государства и выдает кредит предприятию. Государство также могло бы субсидировать ставки по кредитам, чтобы конечная ставка для заемщиков оказалась ниже, но все это несет в себе массу возможностей для злоупотреблений. С другой стороны, то, что федеральное правительство вовремя помогло нашим банкам, позволило не допустить системного краха российской финансовой системы. Сейчас уже ситуация с кредитованием потихоньку налаживается.
— Правительство же в борьбе с кризисом не изобретает ничего нового, используются уже обкатанные модели?
— Многие эти модели показали свою неадекватность в текущей ситуации. Кроме того, они не учитывают национальные особенности. Они основаны на других предположениях, факторах, просто на другом поведении людей. А здесь поведение ярко выраженное — оно стало суперкраткосрочным, спекулятивным. Предприятие не может даже на полгода спланировать свою деятельность. Добавим также низкую экономическую грамотность населения и недоверие к государству.
— Ну и что ждет нашу экономику в ближайшее время? Какой сценарий наиболее реален?
— Говоря о прогнозах, надо понимать, что чудесного выздоровления экономики не будет. Экономическая система очень инерционна. Судя по прошлому опыту, чтобы только оправиться от такого шока России потребуется минимум полгода, а то и девять месяцев. Но запас прочности у нашей экономики есть, только этим нужно воспользоваться умело и умно. Если этого не будет, мы постепенно съедим свой резервный фонд, и от него ничего не останется. Надеяться только на то, что нас спасет рост цен на нефть — это тупиковый путь. Рецепты те же самые. Сейчас очень дешево можно купить технологии и даже целые предприятия. Да, везде падение спроса на товары, но надо находить ниши, которые объективно появляются в экономике и в которых можно найти столь нужные точки роста. Сейчас тот самый момент, когда можно совершить инновационный прорыв по большому счету. У нас еще относительно большая подушка безопасности, которую можно отчасти использовать, не ожидая окончания кризиса, потому что тогда исчезнет мотивация что-то предпринимать, как это часто бывает с нашими чиновниками. Нечего надеяться, что мы все технологии сами создадим — по некоторым направлениям товаров массового производства мы отстаем на десятки лет. Пока мир «стоит», грамотные международные корпорации как раз активизируют инновационную деятельность. Они понимают, что сейчас тот период, когда надо вкладывать средства в науку, в новые разработки, чтобы к моменту оживления экономики можно было предложить рынку принципиально новый продукт, который будет востребован, и это даст большое конкурентное преимущество. Но, чтобы совершить инновационный рывок, нужно решить проблему подготовки квалифицированных рабочих. Важно для нашей экономики избавиться от страха, паники, наконец, наладить производственные отношения. Для этого нужны, конечно, мощные стимулы. Одним из таких стимулов может выступить Сочинская олимпиада. У нас в кризис больше всего пострадала металлургия и строительство. Строительство олимпийских объектов требует огромного объема металлов. Кроме того, сейчас все объекты можно построить в два-три раза дешевле даже по сравнению с прошлым годом. Далее, все нацпроекты продолжают осуществляться, а это тоже достаточно большой импульс для развития экономики. Наконец, под боком у нас Китай, экономика которого будет продолжать бурно расти и далее, судя на набранному темпу. Это достаточно ёмкий рынок для поставок, в первую очередь, сырьевых товаров. Кроме того, необходимо стимулировать наших соседей на участие в создании перерабатывающих производств на нашей территории, запретив или сделав невыгодным вывоз сырья. Это только несколько примеров, есть много других факторов, которые могут изменить ситуацию. Стабилизация потихоньку уже наступает, но о полноценности ее еще говорить рано, потому что стабилизация — это, в первую очередь, определенность, а ее нет. Этот год, конечно, пройдет под знаком «минус». Чтобы оправиться от такого шока нужны серьезные государственные инициативы, которых пока нет. Нет целостной стратегии, которая определила бы конкретные меры и ответственных за их реализацию. Хватит ли смелости и возможностей у действующего президента для того, чтобы преодолеть кризис и повернуть страну в сторону инновационного развития, время покажет. Пока он делает правильные вещи — это и борьба с коррупцией, и направление на развитие инновационной экономики. Но главное — довести их до конца.
Хотелось бы верить, что осенью, с первым снегом, у нас уже окончательно произойдет стабилизация ситуации, что о кризисе уже говорить не будут, и начнут появляться очажки роста.
стр. 6-7
|
