Печатная версия
Архив / Поиск

Archives
Archives
Archiv

Редакция
и контакты

К 50-летию СО РАН
Фотогалерея
Приложения
Научные СМИ
Портал СО РАН

© «Наука в Сибири», 2024

Сайт разработан
Институтом вычислительных
технологий СО РАН

При перепечатке материалов
или использованиии
опубликованной
в «НВС» информации
ссылка на газету обязательна

Наука в Сибири Выходит с 4 июля 1961 г.
On-line версия: www.sbras.info | Архив c 1961 по текущий год (в формате pdf), упорядоченный по годам см. здесь
 
в оглавлениеN 18 (2753) 6 мая 2010 г.

«Я ПОМНЮ
СТРАШНЫЕ БОМБАРДИРОВКИ
ЛЕНИНГРАДА…»

Академик Юрий Григорьевич Решетняк ребёнком пережил блокаду Ленинграда, награжден знаком «Жителю блокадного Ленинграда».

Иллюстрация

Я очень смущен, что меня называют ветераном. Когда началась война, я закончил 4-й класс средней школы, в 1945 году мне исполнилось только 15 лет.

В 1941 году я с родителями жил на окраине Ленинграда, за Невской заставой, это место сейчас называется проспектом Обуховской обороны. Школа, где я учился, до сих пор функционирует, там теперь учатся матросы речного флота. Когда после войны мы вернулись в Ленинград, я пошел посмотреть на свою школу и увидел ребят в форме...

Наш район был застроен деревянными домиками, на пустырях были огороды, мы выращивали там картошечку, которая нас немного поддержала в блокадное время. Мы даже делились ею со своими родственниками.

Я хорошо помню первые страшные бомбардировки Ленинграда, первый налет, когда немцы сожгли Бадаевские продовольственные склады. Это была жуткая картина: выстрелы зенитных орудий слились в один сплошной рев, а дым от пожарища поднялся и загородил половину неба. Как пишут сейчас, продовольствия на складах было всего на несколько дней — это была, конечно, потеря, но не совсем уж катастрофическая.

Паёк, который мы получали, всё время уменьшался и уменьшался. Сначала в него входили хоть какие-то продукты, например, чечевица (я помню вкус чечевичной похлебки), потом мы стали получать только хлеб. Люди начали умирать от голода. Умерли две маленькие девочки, которые жили в нашем доме. Умер мамин брат, который до войны жил в поселке Саблино под Ленинградом, но, когда туда пришли немцы, он перебрался в город. Мне было неполных 12 лет. Каюсь, конечно, но мои родители старались дату, пока я считался ребенком, оттянуть как можно дальше, поскольку на детскую карточку выдавали 250 граммов хлеба, а на иждивенческую — 125, и, как только я перерастал категорию ребенка, паёк уменьшался вдвое.

Помню бомбардировки и артобстрелы... Местность, где мы жили, немцы часто обстреливали. Сначала мы прятались — у нас возле дома была щель вырыта, всем жителям было дано указание сделать такие укрытия вместо бомбоубежищ, но потом перестали прятаться, а просто слушали: если несильно дрожат стекла, значит бомбят где-то далеко и можно продолжать заниматься своими делами, а если близко — бежали прятаться. Как-то ночью немцы высыпали на наш район целую кучу зажигательных бомб. Эти маленькие бомбочки потушить было чрезвычайно трудно, для этого надо было высыпать на каждую по ведру песка. На наш дом, к счастью, они не попали, а вот на большой барак на противоположной стороне улицы упала бомба, и я видел, как он горел ярким пламенем. Подъезжали пожарные машины, но потушить его не удалось. Еще я помню, как ночное небо освещали прожектора, как кто-то пускал ракеты. Может быть, это делали немецкие агенты или люди, подкупленные агентами, а, может, пускали и наши, чтобы направить немцев на ложные цели. Я в военном деле не разбираюсь, но допускаю, что такая тактика в военное время возможна.

В начале января 1942 года начала действовать «Дорога жизни», паёк постепенно стали прибавлять, школы начали работать. У нас в школе даже елка была с Дедом Морозом, который нам спел «В лесу родилась елочка...». Нам дали подарки, пакетики с продовольствием, и я свой подарок целым и невредимым донес домой, выдержал испытание... Проучился я меньше месяца, а потом начали думать об эвакуации. Сначала эвакуировались мы с мамой, отец — через несколько месяцев. Он по инвалидности был невоеннообязанным.

Мы нашли эшелон, который шёл на Северный Кавказ. Там жили родители моего отца, мои дедушка и бабушка — Семен Ефремович и Меланья Михайловна, и папина сестра Евдокия Семеновна. Они работали в колхозе, у них был приусадебный участок, и там можно было военные годы пережить. И это был расчет, безусловно, правильный.

Процесс эвакуации длился долго. Сначала нас подвезли на грузовиках до Финляндского вокзала, где мы сели в теплушки и доехали до станции на берегу Ладожского озера. Кажется, она называлась Борисова грива. Ночью нас погрузили на грузовики, и через час, а, может быть, и меньше, мы оказались уже на другом берегу, на станции Кабона. Там нам выдали хороший паек и посадили в эшелон, который повез нас уже на Северный Кавказ. Ехали мы целый месяц — понятно, что в условиях военного времени наш эшелон не принадлежал к числу первоочередных грузов.

В моей памяти остались два момента этого путешествия: остановка на станции Волховстрой — это был первый пункт, на котором эвакуированных кормили. Поразил образцовый порядок организации — не было ни давки, ни толкучки, никто не рвался вперед — каждый получал свой паёк и отходил. И второй момент — наш путь пролегал по восточной части Европейской России — мы проезжали через Сталинград. Это было задолго до сражений, и тогда ещё никто и представить не мог, какую роль этот город сыграет в истории войны. Наконец, мы прибыли в Краснодарский край, в город Армавир, где нас продержали в порядке реабилитации примерно месяц. Расселили нас по частным квартирам, согласия хозяев, по-видимому, особо никто не спрашивал, а в условиях военного времени никто и не возражал. Через месяц мы прибыли в станицу Елизаветинская, где жили наши родственники.

Первой встречей со своей бабушкой я был немного ошарашен, поскольку мне ее речь была непонятна — на Кубани люди говорят на смеси русского и украинского языков, которую называют суржик. Но вскоре я освоился и все особенности местного говора понял. Моя мама, чтобы не быть нахлебницей у родителей отца, устроилась на работу в небольшой совхоз, который являлся подсобным хозяйством ипподрома. Сначала она была лаборантом, потом счетоводом.

Надо сказать, что мы попали, как говорят, из огня да в полымя — убежали от немцев из Ленинграда, но в августе 1942 года немцы оккупировали Краснодарский край. Правда, боев никаких в нашей станице не было, выглядело это так — одна армия ушла, пришла другая. Конечно, немецкие солдаты держались как завоеватели, но вели они себя достаточно цивилизованно, открыто мародерством не занимались. Об истинном лице оккупационной власти мы узнали потом, когда немцы ушли, и мы услышали рассказы о их дьявольском изобретении — автомобилях-душегубках, использованных в Краснодаре.

Подготовила В. Садыкова, «НВС»

стр. 5

в оглавление

Версия для печати  
(постоянный адрес статьи) 

http://www.sbras.ru/HBC/hbc.phtml?11+545+1