«Наука в Сибири» № 9 (2694) 5 марта 2009 г. ЦВЕТЫ И ТЕРНИИ ДУШИ ЛЮБОВИ АРБАЧАКОВОЙ В Институте филологии СО РАН работает Любовь Арбачакова, человек удивительный и необычный абсолютно во всем. Живет она в Междуреченске (Горная Шория), а работает в новосибирском Академгородке; серьезный специалист по шорскому фольклору, является членом Союза писателей и Союза художников. Необычно звучит даже отчество нашей героини — Никитовна. Да и сама история девочки из многодетной шорской семьи, из глухой деревушки Анзасс, сумевшей найти себя в науке и творчестве и ставшей известной далеко за пределами Кузбасса, заслуживает внимания. Елизавета Владова Об одном из самых нетривиальных сотрудников рассказывает ее научный руководитель — Евгения Николаевна Кузьмина, д.ф.н., зав сектором фольклора: — Люба много лет работает в нашем секторе. Она человек очень целеустремленный и, поставив себе цель, обязательно ее достигает. Аспирантуру закончила в срок, успешно защитив диссертацию на тему «Текстология шорского героического эпоса: на примере материалов Н. П. Дыренковой и А. И. Чудоякова». На основе диссертации выпустила монографическую работу, автор более тридцати научных статей. Сначала мы взяли Любу Арбачакову на работу на полную ставку, поскольку человек она очень перспективный, и нам не хотелось терять таких специалистов. Но все испортил жилищный вопрос, и Люба вернулась жить в Междуреченск. Сейчас в институте она работает, что называется, вахтовым методом. В настоящий момент готовит к выпуску большой том «Фольклор шорцев» серии «Памятники фольклора народов Сибири и Дальнего Востока». В книгу вошло много полевых записей самой Арбачаковой, показывающих состояние шорского фольклора на сегодняшний день. В шорском героическом эпосе есть необычное, с точки зрения исследователя, явление: сказитель как бы присутствует в эпическом мире, сопровождая героя в его подвигах, наблюдает за богатырем со стороны и дает комментарии происходящему. Все завершается пиром, сказитель должен попрощаться с богатырем, с его конем, завершить повествование полностью, ведь бросить богатыря на полпути, оставить его одного в эпическом мире — значит нарушить эпическую традицию. Сказитель, присутствующий в мире эпоса одновременно в двух ипостасях — и как рассказчик, и как герой, находится в особом состоянии духа — небывалом вдохновении. Честно говоря, Любовь Арбачакова напоминает мне это явление. Находясь внутри фольклорной традиции, Любовь занимается ее исследованием, и, в тоже время, ее творчество — естественное продолжение творчества шорского народа. И все делается в порыве вдохновенья. Бывает, приходится возвращать Любу на землю, ведь научная работа требует скрупулезности и тщательности, хотя и в науке творческий подход, безусловно, необходим. Светлана Павловна Рожнова, с.н.с Института филологии также отзывается о Любови Арбачаковой с большой симпатией: — Любовь Арбачакова — человек очень известный в Шории и далеко за ее пределами. Она пишет стихи на шорском и русском, пишет картины, причем в своей оригинальной манере, абсолютно не похожей ни на какую другую. Любочка — человек многосторонний, художественно и поэтически мыслящий. На самом деле, сверхзадача нашего труда, как говорил наш незабвенный руководитель Александр Бадмаевич Соктоев, состоит в том, чтобы ввести в мировой культурный контекст накопленные веками богатства — древний фольклор народов Сибири. Поэтому я считаю, что у Любочки, как у творца, большое будущее, ведь она представляет миру свою культуру. Кроме того, Любовь Арбачакова обладает потрясающими человеческими качествами — она обаятельна, отзывчива и по-настоящему интеллигентна. — Когда я училась в Новокузнецком педагогическом институте, — говорит Любовь Никитовна, — нам дали задание проанализировать стихи на шорском языке. Я подумала, что стихотворной литературы на шорском очень мало, вся группа будет анализировать три стиха, поэтому решила написать стихотворение сама. Проанализировала, принесла на занятие. Преподаватель спросил: «Чьи стихи? Хорошие!» Я призналась, что мои. Наверное, с этого момента я и решила писать стихи, причем непременно на шорском. Позже перешла и на русский. Первая книга стихов у меня вышла в 2001 году — «Онзас черим // Тернии души», а вторая в 2004 — «Колыбель любви». Стихи у меня короткие, Светлана Павловна сравнивает их с хокку. В основном, это любовная лирика. А рисовать мне хотелось всегда, но после окончания деревенской школы в художественное училище поступить было трудно. Я выучилась на лесотехника, но мечта меня не оставляла, и тогда я поехала в Кемерово, поступила на курсы по росписи подносов. Три года проработала по новой специальности. Потом переехала жить в Междуреченск и решила заняться самостоятельно живописью. Сначала расписывала оргалит, затем решилась взяться за холсты. В начале 90-х годов решила принять участие в выставке художников Новокузнецка. Первыми работами стали сельские пейзажи. На выставку взяли три работы. Такое признание вдохновляло. После пейзажей я перешла на фольклор, потом начала воплощать воспоминания детства. В 2005 году меня приняли в Союз художников. Персональные выставки прошли в Москве, Новосибирске, Абакане, в городах Кемеровской области (Кемерово, Новокузнецке, Прокопьевске, Таштаголе, Мысках, Междуреченске, Осинниках). Я получила Малую золотую медаль в номинации «Живопись» (Сибирская ярмарка «Свежее искусство Сибири»), стала Лауреатом именной Кузбасской премии имени Н. И. Бачинина за произведения живописи. — Вы можете повторять один и тот же сюжет? — Нет, копировать я не умею. Я не профессиональный художник и поэт, у меня есть возможность самовыражаться, не следуя никаким особым правилам. Они у меня свои. Конечно, может где-то и композиция хромает, но в них есть часть моей души, и это главное. — А кто ваши любимые художники? — Мне нравятся Ван Гог, Густав Климт. А вообще, мне кажется, что каждый художник создает нечто такое, чем можно восхищаться. Раньше мне нравились реалистические сюжеты — цветы, пейзажи, но чем больше я работаю, тем сильнее хочется, чтобы картины удивляли, восхищали. — Как вы все это в себе сочетаете — поэт, художник, да еще и научный сотрудник? — Сложновато, но остановиться на чем-то одном я не могу. Стихи пишу, когда чувствую необходимость выплеснуть свои чувства. За кисть берусь, когда настроение хорошее. Для науки тоже нахожу время — сейчас работаю над сборником, посвященным шорскому фольклору, почти весь материал собрала, записи расшифровала, перевела сама. Казалось бы, книжку написать просто, каждый может, ан нет, это тяжелый труд. Я включила в этот том практически все жанры — сказки, мифы, предания, легенды, заклинания, песни. Есть плач — долго уговаривала бабушку его исполнить, вещь обрядовая, поэтому, с их точки зрения, опасная. Вошло одно шаманское камлание. Раньше шорцы были шаманистами, но сейчас традиции постепенно уходят. Сегодня в Шории осталась одна шаманка, а в 1994 году, например, когда я только начала записывать фольклор, их было человек десять. Сейчас большинство шорцев крещеные, и двоеверие, как и двуязычие — обычная вещь. «Шорская мадонна» Однажды я наблюдала за шаманом и заметила, что он после камлания подходит к иконе Божьей матери, просит прощения. Родилось стихотворение: Шаман камлает неистово, Пытаясь излечить мою душу. А в переднем углу его дома Печально лучится лик Божьей матери. Мы с мужем выпустили книгу «Шаманы горной Шории». Муж — эколог, очень серьезно занимается фотографией. — Культура, быт шорцев сильно отличаются от русских? — Мы так долго живем бок о бок с русскими, что этнического осталось очень мало. Разве что шорский костюм или кухня. Да и вообще, шорцы очень много позаимствовали у русских, это видно даже по языку. Мы сейчас со Светланой Павловной пишем статью «Русизмы в шорском фольклоре» — видно, что в фольклор проникли не только отдельные слова, но и целые сюжеты. В детстве в нашем доме отмечали один праздник — Пасху. Готовились, делали уборку, наряжались. Других праздников не было — ни Нового года, ни дней рождения. Из национальных блюд сохранился «перек» — что-то вроде больших вареников, с начинкой из нутряного сала, мяса, лука, толстые сочни из ржаной муки, едят их руками, без хлеба. Конечно, раньше в деревнях проводились обрядовые праздники в период ледохода, перед посевом, перед охотой. «Хранители семейного очага» В Хакасии, например, шаманов осталось больше, но они осовремененные и, скорее, знахари, чем шаманы. Традиционных, с бубнами, в наших краях не осталось, и тому есть своя причина — с приходом Советской власти всех, у кого был бубен, расстреляли. Поэтому они стали использовать березовые веники — «шорба» — вместо бубна. — А с каким языком шорский наиболее близок? — С хакасским. Когда общалась с бабушками, заметила небольшое различие — они «с» произносят, а мы — «ш». С алтайцами общаемся без труда, с тувинцами. В общем-то, все тюркские языки достаточно близки, и при желании мы можем друг друга понять. А вообще, самих шорцев осталось очень мало, порядка 12 тысяч человек. Знающих язык — еще меньше. — Какие у вас ближайшие планы? — Закончить работу над томом. Потом поеду домой. У меня есть картина — «Шорская мадонна», и наш местный священник, увидев ее, предложил мне проиллюстрировать Священную историю, переведенную в конце XIX века шорским писателем И. М. Штыгашевым. Я согласилась. Хочу заняться и детской литературой, писать для детей. Картины Любови Арбачаковой стр. 6