«Наука в Сибири» № 8 (2444) 27 февраля 2004 г. РУССКАЯ ЦЕРКОВЬ: ТРАГЕДИЯ XX ВЕКА В начале января 2004 года вышла из печати монография Станислава Петрова, кандидата исторических наук, старшего научного сотрудника Института истории «Документы делопроизводства Политбюро ЦК РКП(б) как источник по истории Русской церкви (1921-1925 гг.)». История Русской православной церкви советского (по церковной терминологии, нового патриаршего) периода относится к числу наиболее осваиваемых в последнее время тем в отечественной историографии. Такой интерес объясняется снятием запретов на изучение церковной истории и открытием доступа к засекреченным прежде архивам. Архивные документы изучают не только историки, но и философы, богословы, журналисты, обществоведы и т.д., не всегда следуя законам и правилам эдиционной археографии. С автором исследования «церковных» постановлений Политбюро ЦК Станиславом Петровым беседует корреспондент «НВС» Валентина Садыкова. — Станислав Геннадьевич, архивы ведь рассекретили в начале 90-х годов прошлого века, сколько же лет вы работали над этой книгой? — На эту книгу у меня ушло 9 лет. Она является по сути продолжением двух томов документальной серии «Архивы Кремля»: «Политбюро и церковь. 1922-1925 гг.», над подготовкой которых совместно с академиком Н. Н. Покровским и под его руководством работал и я. Как только эти документы стали доступны, сразу же возникло множество их интерпретаций, а также утверждения, что документы подложные, что это фальшивки и т.д. Нужно было разработать такие принципы проведения исследования, при которых был бы возможен абсолютно неконъюнктурный, независимый ни от чьего-либо мнения, даже от собственного, подход. В книге дан анализ документов с источниковедческой точки зрения: проблемы подлинности, репрезентативности, достоверности, тенденциозности, языка, фальсифицированности и всего того набора, который ставится перед историком, приступающим к исследованию тех или иных сюжетов жизни страны будь то 400 лет назад или 50. Историей XX века заниматься очень сложно, несмотря на то, что теперь все архивы открыты. Существует колоссальный пласт не исследованных документов, потому что трудно представить себе сколько нужно потратить человеческих жизней, чтобы выявить эти документы в разных архивах, просмотреть и проанализировать. Труд историка-источниковеда, если он отдает себя полностью изучаемой проблеме, — каторжный. Если перефразировать слова Маяковского, единого факта ради приходится перелопачивать тысячи тонн бумажной руды. Реальный исторический метод — взять документ, выяснить почему и где он возник, кто его автор, кто за ним стоит и чьи интересы он отражает, какие ступени бытования прошел, как функционировал, какие решения были приняты на его основе. Вот эту реальную схему истории жизни документа и надо проследить, а не строить концепции на основе вырванных из одного документа свидетельств и фактов, что называется, на потребу дня. В советское время специалистов, разрабатывающих объективные, действительно научные методики работы с историческими документами практически не готовили. Видных ученых, профессоров и академиков, которые занимались специальными историческими дисциплинами: археографией, источниковедением, дипломатикой, кодикологией, филиграноведением, геральдикой и т.д., пересажали по «академическому» делу в 1929 году. Советской власти они были не нужны, ей нужны были историки, которые обслуживали бы идеологический режим. Все это привело к тому, что в настоящее время у историков, изучающих 20 век, нет никакого инструментария, облегчающего исследовательский труд, нет даже элементарных вещей, которые наработаны для предыдущих эпох — словарей почерков, типов бланков и печатей и т.п. — Каким образом вам удалось доказать подлинность секретных документов? Вроде бы партийные документы подлежали уничтожению? — Одной из особенностей документов 20 века является наличие нескольких экземпляров одних и тех же документов: подлинников, отпусков, копий, копий с копий, и т.д. Множительная техника позволяла без проблем размножать документы для рассылки их в разные ведомства и секретариаты руководителей партии и государства. Поэтому, если даже первый экземпляр документа был уничтожен, то он, наверняка, сохранился в архивах других учрежденияй в виде копий, которые зачастую абсолютно не отличались от подлинника. Таким образом, одной из основных задач при написании этой книги и вообще одним из основных доказательств подлинности документов было выявление максимально возможного количества экземпляров каждого документа. Процедура поиска была такова: мы находили какой-то документ, в начале его были перечислены имена получателей, а в конце, согласно тогдашним правилам делопроизводства, стояли инициалы машинистки и количество копий, которые она подготовила, и это было путеводной линией поиска. Иногда при документе было сопроводительное письмо с адресатами, фамилии которых подсказывали вероятное место архивного хранения других экземпляров. Таким образом, по каждому «церковному» постановлению Политбюро ЦК набиралась цепочка документов — несколько экземпляров самого документа и все те бумаги, которые так или иначе были с ним связаны: инициативные, подготовительные, постановляющие, итоговые, информационные, канцелярско-технические. При той сверхконспиративности ведения партийного делопроизводства, которая существовала в нашей стране, эта документация должна была изыматься из советских, профсоюзных, комсомольских и прочих архивов и сжигаться. Но система была еще не отлажена и многие экземпляры сохранились в непредсказуемых архивных фондах. Некоторые партийные документы, их черновики отложились, например, в секретариате Ленина, в его личных фондах, в архивах других партийных вождей или учреждений. В силу той же сверхсекретности постановления Политбюро были очень краткими и малопонятными, например: «Слушали: О Тихоне»; «Постановили: Отклонить». О чем говорилось в этом постановлении, узнать непосредственно из текста решения высшего партийного органа, невозможно. Эти и подобные им формулировки можно было расшифровать только за счет выявления всего комплекса документов от инициативных до итоговых. Проведенный анализ документов сделал возможным корректировку таких сюжетов истории Русской церкви, как изъятия церковных ценностей, ход судебных процессов над духовенством и верующими, проведение обновленческого раскола, подготовка процесса над патриархом Тихоном и массовое закрытие церквей. — В своем исследовании вы анализировали и содержание этих документов. Удалось ли установить персональную ответственность вождей за то, что произошло в начале 20-х годов с церковью? — К тому времени, когда я начал заниматься этой проблемой, в историографии уже существовали концепции об ответственности за все то, что произошло с Русской православной церковью в 1922 и в последующих годах, разделенная на Ленина, Троцкого и Сталина. Проанализировав документы, я увидел, что об ответственности Сталина можно говорить только с апреля 1922 года, когда он стал генеральным секретарем ЦК партии, а основная часть документов «по церкви» прошла в марте и была подписана по большей части Троцким. Троцкий подготовил основной массив «церковных» документов Политбюро, так как он был особоуполномоченным Совета народных комиссаров (СНК) по ценностям, накопленным в царское время, а значит именно он был реальным, хотя и негласным главой кампании по изъятию церковных ценностей, хотя официально его прикрывал М. Калинин, от имени которого велась агитационно-пропагандистская шумиха в средствах массовой информации. — То есть, все-таки ответственность не коллективная, как принято было считать, а персональная? — «Коллективная ответственность» — это более поздняя модель, но она нередко автоматически переносилась на более ранний период. На самом деле можно установить долю ответственности за содеянное каждого из вождей революции. Через пометы-автографы Ленина на партийных документах, в частности, на постановлениях Оргбюро ЦК партии, выясняется, что именно Л. Троцкий — ответственный за значительную часть того, что происходило с Русской православной церковью, он один из тех вождей, кто наиболее близко следил за всем происходившим в церкви. Более того, он лично подготовил большинство проектов «церковных» решений, которые потом практически без пересмотра были утверждены на заседаниях Политбюро. Троцкий, как уже отмечалось, будучи ответственным за сосредоточение ценностей, занимался конфискатом всего, что накопила царская Россия — романовские ценности, дворцовые, из усадебных поместий, музеев и монастырей. Подчистив все это, Троцкий стал навязывать Ленину идею «почистить» действующие храмы, что, по его оценкам, должно было дать еще миллиарды золотых рублей для поддержки мировой революции. 19 марта 1922 года В. Ленин пишет страшное письмо с призывом изъять ценности в храмах и расстрелять как можно большее количество попов, чтобы они очень долго помнили о том, что значит сопротивляться советской власти. Он повторяет слова Троцкого, что «мы должны взять миллионы и даже миллиарды». Но уже в мае 1922 года стало ясно, что никаких миллиардов в храмах нет, и вообще кампания буксует. Что касается участия Сталина в этой кампании, то этому прямых свидетельств нет. Зафиксировано только его участие в голосовании Политбюро по утверждению расстрельных приговоров по церковным процессам и его подписи в качестве секретаря партии под антицерковными шифротелеграммами с общепартийными директивами. — Но в начале 1990-х годов в различных публикациях в разрушении церкви обвиняется Сталин, а он, что же, оказывается, не при чем? — Каждый из революционных вождей ужасен по-своему. Но за разрушение церкви в 1922 году ответственен все же Лев Давыдович Троцкий при поддержке Ленина и остальных членов Политбюро. Ленин своим письмом ускорил и обострил этот процесс, перевел его на рельсы очень жесткой, террористической политики в отношении церкви. Он понимал, что если упустить этот момент — а это было время массового голода, то с церковью вообще ничего нельзя будет сделать и это будет препятствие, о которое будет постоянно спотыкаться советская власть. И в хитроумной голове Троцкого рождается план об обновленческом расколе Русской православной церкви путем вычленения из нее лояльного духовенства, которое путем доносов уничтожит противостоящую власти «черносотенную» церковь. А когда церковь во главе с патриархом Тихоном будет разгромлена, советская власть «прихлопнет» прирученную обновленческую церковь без всякого шума. И эту идею удалось провести, обновленческий раскол был преодолен только в 1946 году. Другие же из расколов и разделений, последовавших за обновленческим и порожденных властью, не преодолены до сих пор. В начале наступившего 21 века мне пришлось принять участие в двух международных конференциях в Будапеште и Москве, на которых участники этих форумов пытались найти пути выхода из сложившейся ситуации, пытались разобраться в негативном историческом опыте, накопленным Русской церковью в прошедшем столетии. В октябре 1922 года после окончания деятельности Троцкого по ценностям при ЦК партии была создана специальная Антирелигиозная комиссия, которая и должна была, по замыслам партийных вождей, заниматься всей церковной политикой, в том числе и агитационно-пропагандистской, т.е. разоблачением, своеобразным демонтажем религии в сознании людей. Троцкому было предложено возглавить комиссию. Но он был чрезвычайно загруженным человеком и, видимо, не дал своего согласия. Очевидно, его делом было разработать антицерковную программу, а ее реализацией должны были заниматься другие партаппаратчики и функционеры. — И кто же были эти другие? Кто и как проводил в жизнь идеи Троцкого? — Далее практически все «церковные» постановления Политбюро принимались с подачи Антирелигиозной комиссии под руководством Е. Ярославского. Любопытно, что сам Троцкий уже будучи в эмиграции в своих мемуарах «Моя жизнь» крайне скупо и сдержанно оценивал свою роль в антицерковной деятельности. Среди документов его архива, опубликованных в 1970-х годах, есть только абсолютно безобидные материалы, посвященные церкви. Но мог ли он, такой щепетильный человек по отношению к своей роли в истории, не вывезти эти документы из России? Следовательно, Троцкий их уничтожил как компрометирующие. Конечно, Троцкий и подумать не мог, что когда-нибудь историки найдут другие сохранившиеся экземпляры его антицерковных документов. Почти год Антирелигиозная комиссия готовила судебный процесс над патриархом Тихоном, уже были напечатаны и розданы билеты в Колонный зал Дома союзов на этот процесс. Но международное возмущение террором над церковью стало настолько мощным, вспомним хотя бы всем известную «Ноту Керзона», что советская Россия оказалась на грани войны с Великобританией. И Политбюро вынуждено был искать совсем другое решение. Патриарх Тихон уже почти год находился под домашним арестом, а затем с апреля 1923 года и в тюремном заключении. Под давлением чекистов, угрожающих уничтожить всю иерархию законной церкви и заменить ее обновленческой, что обозначало бы гибель русского православия, патриарх был вынужден написать три «покаянных» документа: заявление в Верховный суд и два воззвания к духовенству и пастве, в которых признался в некоторых своих «антисоветских» поступках и деяниях. В этих документах он заявил: «Я не враг советской власти». Один из советских деятелей — начальствующий чекист Е. Тучков, написал тогда в своем отчете более высокому руководству ГПУ: «Старика удалось обломать». Я сравнил «покаянные» документы патриарха Тихона и написанные рукой Ярославского партийные документы на бланках ЦКК РКП(б)с условиями освобождения патриарха, утвержденными Политбюро. Текстологический анализ показал, что эти документы во многом, порой даже дословно, совпадают. Видимо, Тихон писал «покаяние» под диктовку чекистов. Рукописный подлинник на бланке ЦКК РКП(б) — записка Е. Ярославского в Политбюро ЦК РКП(б) от 11 июня 1923 г. с пометами голосовавших: Г. Зиновьева, Л. Каменева, И. Сталина, Л. Троцкого, Я. Рудзутака. Это — тот самый перелом 1923 года, когда можно считать, что Русская православная церковь попала под контроль советского государства. Однако вплоть до кончины Тихона в 1925 году, власти приходилось с ним считаться, так как, несмотря на колоссальное давление, он продолжал отстаивать интересы Русской церкви. Все это удалось восстановить в результате использования источниковедческих методов и приемов, которые до 1991 года применить к истории ХХ века, к абсолютно закрытым до этого времени документам Политбюро, было абсолютно невозможно. В советской историографии считалось, что прекращение судебного преследования патриарха Тихона — это гуманистический шаг советской власти. А , в зарубежной литературе признавалось, что «покаяние» — мудрый поступок патриарха Тихона, который тем самым уберег церковь от обновленческого раскола и дал возможность каноническим церковным структурам существовать в советской России. — А сколько священнослужителей было в те годы репрессировано? — Очень много, статистики такой у меня нет, но к 1938 году, к окончанию «безбожной пятилетки» осталось всего четыре архиерея, остальные либо сидели, либо были расстреляны. Прошедший в 2000 году Поместный собор Русской церкви канонизировал в лике новомучеников свыше тысячи человек — страстотерпцев, мучеников, святителей, подвижников и других святых. И это только при фактически установленном, подтвержденном факте святого подвига в 20 веке. За всю историю христианской церкви такого количества святых новомучеников за один раз никогда не канонизировали. Причислены к лику святых и наши новосибирские священники, расстрелянные в 1937 году. Как говорит академик Н. Н. Покровский, который сам подвергся репрессиям, дело тут не в количестве репрессированных. Когда за тобой закрывается дверь камеры и слышится лязг ключей, и ты понимаешь, что ночью или утром все кончится для тебя — как эту трагедию-то человеческую описать, а уж тем более подсчитать?.. стр. 6