О РЫЦАРЕ БАЙКАЛА ГРИГОРИИ ГАЛАЗИИ
И УРОКАХ ЖИЗНИ
Беседовала Галина Киселева.
Беседа с писателем Валентином Распутиным
С Валентином Григорьевичем Распутиным мы увиделись на похоронах
академика Григория Ивановича Галазия. Договорились о встрече. Она
состоялась не скоро: каждый день писателя расписан по минутам
(В.Распутин много работает, ездит, встречается с людьми).
Но вот, наконец, мы сидим в уютных креслах Дома писателей и
говорим обо всем, но, в первую очередь, о Галазии.
-- Нас объединяло с Григорием Ивановичем общее дело -- защита
Байкала. На каком-то этапе я был вовлечен в это движение и мы
часто встречались и в Москве, и в Иркутске. А поскольку я писал о
Байкале, то без консультации Григория Ивановича, без той
информации, которой владел лишь он, обходиться не мог.
Во второй половине 80-х поднялась волна общественного движения в
защиту сибирского озера, и его лидеры, например, Фильшин и
другие, были на виду. На ярком фоне таких деятелей Григорий
Иванович нельзя сказать, чтобы стушевался, но какое-то время стал
меньше привлекать к себе внимание. Он был спокоен, прекрасно
понимая, что все это ненадолго, что они пошумят-пошумят и сойдут,
как пена. Так и получилось.
Были у Григория Ивановича, разумеется, помощники, но не было
никого, равного ему. Я внимательно следил за всеми событиями
вокруг Байкала, писал об этом и даже цитировал высказывания
секретаря Бурятского обкома партии Модогоева, который называл
Галазия "врагом бурятского народа" за выступление против создания
Селенгинского картонного комбината. И в Иркутске были сильные
оппоненты Галазию.
Сошли 80-е годы, начались 90-е. Я отошел от борьбы за Байкал,
поскольку в России началась такая свистопляска, что не до Байкала
было. А Григорий Иванович -- нет. Он оказался мудрее всех нас,
потому что знал, что и это сойдет. Хотя кутерьма, которая
началась в России с начала 90-х, даже в нем вызвала, как мне
кажется, какую-то растерянность -- он стал, например, надеяться
на какие-то американские проекты (помните проект Дэвиса). Меня
удивляло это, и я как-то спросил: "Почему?". "Может быть, хоть
это чем-то поможет", -- сказал Галазий.
Но он понимал и другое -- надо уповать на собственные силы. И
тогда Григорий Иванович пошел в политику в надежде помочь Байкалу
-- он был самым немолодым среди депутатов Думы, как старейшина
открывал первые заседания. Во многом благодаря Григорию Ивановичу
был принят Закон о Байкале, который так долго обсуждали.
-- Что, на ваш взгляд, было самым главным в Григории Ивановиче?
-- Некая непоколебимость. Было много энтузиастов-защитников
Байкала -- ученых, писателей, общественных деятелей. Но все они,
как бы отдав дань байкальской теме, сходили со сцены. А Галазий
продолжал служить Байкалу всегда. И не только потому, что был
директором Лимнологического института (знавали мы и других
директоров). Он просто не мог представить, что может быть
какая-то другая позиция. Точно также как люди, знавшие его, не
могли представить, как он в вопросах о Байкале может пойти на
компромисс! Это действительно был "рыцарь без страха и упрека",
который не раз "подставлял" и свою судьбу, и свою карьеру во имя
достижения благородной цели. И что-то ведь все-таки делалось!
Принимались правительственные постановления по Байкалу, которые
хотя и не выполнялись полностью, но что-то с мертвой точки
сдвигали. Отказались от сплава древесины по малым речкам, от
сплава плотов по Байкалу, сократили, и существенно, вырубки
лесов. Конечно, здесь заслуга не одного Григория Ивановича, но, в
первую очередь, его.
Казалось бы, с приходом Горбачева таких людей, как Галазий,
должны были признать. И внешне они были, как бы, признаны. Однако
же Григория Ивановича даже не включили в госкомиссию по Байкалу
-- он в ней участвовал, но лишь как приглашенный. Думаю, при нем
неловко было принимать какие-то компромиссные решения. Он был как
совесть.
-- Валентин Григорьевич, припомните какие-нибудь встречи с
Галазием.
-- В 1986 году в Иркутске действовало некое международное
байкальское движение. Галазий в нем участвовал, но неактивно, как
бы приглядываясь. Потом ему понравилась идея спасения пресных
вод, и он решил, что это может принять какие-то конкретные формы.
Нас пригласили в Японию. Он долго раздумывал, но, в конце концов,
согласился. С каким достоинством он там держался! Достойно
отвечал на любой вопрос. И это сразу оценили -- к нему обращались
чаще, чем к другим, буквально, "на руках носили". Эффект от той
поездки был огромный. Молва ведь ходит не только по газетным
страницам.
-- Валентин Григорьевич, видите ли вы сейчас среди наших
современников, среди ученых, людей такой же нравственной
стойкости?
-- Начнем с того, что есть ли сейчас такие люди, как, например,
Лаврентьев? Есть ученые и честные, и замечательные умы, но
все-таки они на ступеньку ниже. Нет такой преданности, отданности
делу, такого натяга. И цели ставятся в два раза ниже, чем
ставились прежде. Мы отступаем все дальше и дальше. Если Григорий
Иванович ставил целью спасти весь Байкал, то сегодняшние ученые
спасают какой-то его участок.
-- Но продолжатели-то есть?
-- Многих волнует тема Байкала. Наш губернатор Борис Говорин, я
не однажды с ним об этом говорил и не сомневаюсь в его добрых
намерениях, искренне заинтересован в том, чтобы снять проблему и
помочь Байкалу, но его как бы устраивает, может быть, невольно
устраивает, разноголосица в этом вопросе. И Академия наук, и
общественность, и местные руководители -- все говорят вразнобой и
требуют разного. Согласия меж ними нет. Поэтому рождаются
движения и проекты и... умирают до очередного всплеска интереса.
-- Сейчас в работе очередной проект решения проблемы БЦБК,
разрабатывающийся по инициативе Бориса Говорина и Гелия
Жеребцова. Он прошел уже стадии обсуждения в науке, среди широкой
общественности, заслушивался на правительственной комиссии и
сейчас находится в детальной проработке. Трудно сказать, какой
будет судьба этого проекта, но то, что он вышел уже на
правительственную экспертизу, с ним ознакомился и обещал
поддержку в продвижении президент Владимир Путин, когда был в
Иркутске, позволяет надеяться, что 30-летняя больная проблема
Байкала, возможно, будет решена.
-- Дай-то Бог! К сожалению, я не знаком подробно с этой
концепцией и ничего сказать о ней не могу. Я был на одном из
последних заседаний Байкальской комиссии и там прозвучало, что
выбросы БЦБК -- это, конечно, не подарочек, но если диоксины
пойдут... Насколько я знаю, они уже пошли. Дай Бог ошибиться.
-- Валентин Григорьевич, в своей речи по поводу вручения премии
Солженицына вы сказали, что человека постигает страшное
видоизменение -- "уход в мир ирреальный, виртуальный,
наркотизация", происходит "нравственная мутация" общества.
Неужели так неизлечимо мы больны?
-- Да, это происходит.
-- Но ведь есть же такие, как Галазий, как ваша Дарья из "Матеры"
и множество других нравственных людей, живущих среди нас. Я давно
работаю с учеными, знакома со многими замечательными людьми, и
мне это позволяет верить, что есть еще и чистота души и "помыслов
высокое стремление".
-- Безусловно. И этим мы держимся. Мы сохраняем в отличие от
многих других народов доброту и широту души, ценности, делающие
человека человеком. Знаю многих людей науки очень достойных,
уважаю их. Но наука сейчас в таком же положении, как и
литература, культура, образование. Она предана обществом. Ее тоже
можно представить себе на тающей льдине среди проплывающих мимо
роскошных кораблей неким ноевым ковчегом, спасающем человеческие
ценности.
-- Может, есть какой-то высший смысл в бесконечных страданиях?
Может, именно потому в нашем народе так долго сохраняется
нравственный, потенциал?
-- Да, наш народ стоек. Сохраняются еще старые идеалы
человеческого сердца: любовь и честь, жалость и гордость,
сострадание и жертвенность. Но сейчас идет разрушение этих
ценностей. Изгоняются со двора совесть и чистота.
-- Но есть ли надежда на лучшее? Увидим ли мы ту гору Арарат, на
которой начнем новую достойную жизнь?
-- На то воля Божья. Думаю, что нам еще долго придется проходить
через страдания, нравственные испытания, долго искупать тот грех,
который совершили -- предали Россию, дела предков наших,
собиравших ее по крупицам, позволили разрушить ее. Но уже
становится легче. Это прежде нужно было хвататься за соломинку,
чтобы выстоять. Сейчас удалось кое-что сделать, удалось устоять в
самом трудном искушении.
Конечно, идет вовсю распродажа идей и ценностей, конечно,
продолжает действовать змеиный клубок вокруг власти. Устраивают
поход и против президента. Путин, мне кажется, не все успевает,
но я верю в него, потому что те действия, которые он
предпринимает, убеждают.
Остается сложным положение с образованием и культурой. Здесь
нужны срочные и серьезные решения. Но уже заметно, что мы
начинаем отходить от потока изобличительной лжи и навязанной
чужой культурой пошлости. Появляются талантливые произведения. Я
часто бываю в отдаленных районах, в так называемых малых городах
и чувствую там настроение людей, возрождение патриотизма. Люди
начинают подниматься с колен, начинают разворачиваться. На мой
взгляд, именно с регионов пойдет возрождение России.
-- Так что же произойдет со всеми нами?
-- Трудно сказать. Знаю, что мы станем другими. Кому-то это даже
и нравится, в частности, молодым. Но мы прожили долгую жизнь и
понимаем, что безвозвратно что-то утратили. Разное пережил наш
народ, но держался плеча друг друга. Всю жизнь буду, помнить, как
меня в годы войны отправляли в школу. Матери с нами было очень
тяжело, отец тогда был в тюрьме. И по крохам, кто чем мог,
помогали мне земляки-сельчане. Разве такое забудешь?
-- "Уроки Французского"?
-- Наиважнейшие для ребенка уроки жизни! Если бы каждый из нас
мог осознать, что человеческая опорность никем больше как самим
человеком не выстроится и не на чем более, как на заповедных
началах, выстроиться не может. Если бы могли мы следовать этому и
примером жизни своей передать это осознание детям...
Фото
Андрея Манциводы
стр.
|
