«ОПОРНОСТЬ В ЧЕЛОВЕКЕ МОЖЕТ ВЫСТРОИТЬСЯ ТОЛЬКО ИМ САМИМ»
15 марта писателю Валентину Григорьевичу Распутину исполнилось 70 лет. «Мир и слово Валентина Распутина» под таким названием прошла международная научная конференция в Иркутском государственном университете. Участники конференции исследователи творчества писателя из Иркутска, Новосибирска, Томска, Красноярска, Тюмени, зарубежных стран говорили о том, что удивительное сочетание чуткого и глубокого таланта, безусловного знания жизни, высоконравственного состояния души позволяют судить о Распутине как об одном из наиболее ярких русских писателей конца ХХ века.
Галина Киселева, Иркутск
А я вспоминала свои встречи с Валентином Григорьевичем. На международной конференции в Лимнологическом институте в 1999 весь зал встал, когда вошел Распутин. Мы говорили тогда с Валентином Григорьевичем о Байкале «святыне и чуде, жить возле которого надо, осознавая ответственность за него», о роли ученых в борьбе за сохранение этой святыни.
Потом мы увиделись с Валентином Григорьевичем на похоронах академика Григория Галазия в 2000 году и говорили не только о Григории Ивановиче, но и о многом другом. Я позволю себе повторить часть текста этой беседы, поскольку в ней нашли отражение позиция писателя, его отношение к ученым и некая заповедь, которая неизменна во все времена.
Нас объединяло с Григорием Ивановичем Галазием одно дело защита Байкала. На каком-то этапе я был вовлечен в это движение, и мы часто встречались и в Москве, и в Иркутске. А поскольку я писал о Байкале, то без консультации Григория Ивановича, без той информации, которой владел лишь он, обходиться не мог. Тогда, во второй половине 1980-х, было мощное общественное движение в защиту сибирского озера, и лидеры, например, Фильшин и другие, были на виду. На фоне таких деятелей Григорий Иванович ненадолго, нельзя сказать, чтобы стушевался, но стал меньше привлекать к себе внимание. Однако он был спокоен, прекрасно понимая, что все это временно, что они пошумят-пошумят и сойдут, как пена. Так и получилось. И опять он остался один. Были у него, разумеется, помощники, но боец он был один, а остальные так и оставались помощниками. Не было никого равного ему, я говорю не о научном уровне, а об отданности самому главному делу защите Байкала. Я внимательно следил за всеми событиями, писал об этом и даже цитировал высказывания того же Модогоева, секретаря Бурятского обкома партии, который называл Галазия «врагом бурятского народа» за выступление против создания Селенгинского картонного комбината.
Сошли 1980-е годы, начались 1990-е. Я отошел от борьбы за Байкал, поскольку в России началась такая свистопляска, что не до Байкала было. А Григорий Иванович продолжал этим заниматься. Он оказался мудрее всех нас, потому что знал и это тоже все пройдет. Хотя кутерьма, которая началась в России с начала 1990-х, даже в нем вызвала, как мне кажется, какую-то растерянность он стал, например, надеяться на какие-то американские проекты (помните проект Дэвиса?). Меня удивляло это, и я как-то спросил: «Почему?». «Может быть, хоть это чем-то поможет!», сказал он. Но он понимал и другое надо уповать на собственные силы. И тогда он пошел в Думу в надежде помочь Байкалу. Он был самым немолодым среди депутатов как старейшина открывал первые заседания. Во многом благодаря Григорию Ивановичу был принят Закон о Байкале, который так долго обсуждали.
Что, на ваш взгляд, было самым главным в Григории Ивановиче?
Некая непоколебимость. Было много энтузиастов-защитников Байкала ученых, писателей, общественных деятелей. Но все они, как бы отдав дань байкальской теме, сходили со сцены. А Галазий продолжал служить этому всегда. Он просто не мог представить себе, что у него может быть какая-то другая позиция. Точно так же как люди, знавшие его, не могли представить, что он может пойти на какой-то компромисс, если речь идет о Байкале. Ни разу этого не случилось! По крайней мере, я такого не знаю. Это действительно был «рыцарь без страха и упрека», который не раз подставлял и свою судьбу, и свою карьеру под удар во имя достижения благородной цели. Что-то ведь все-таки делалось! Принимались правительственные постановления по Байкалу, которые хотя и не выполнялись полностью, но что-то с мертвой точки сдвигали. Отказались от сплава древесины по малым речкам, от сплава плотов по Байкалу, сократили, и существенно, вырубки лесов. Конечно, здесь заслуга не одного Григория Ивановича, но, в первую очередь, его.
Казалось бы, с приходом Горбачева таких людей, как Галазий, должны были признать. И внешне они были как бы признаны. Однако же Григория Ивановича даже не включили в госкомиссию по Байкалу он в ней участвовал, но лишь как приглашенный. Думаю, при нем неловко было принимать какие-то компромиссные решения. Он был как живая совесть. Не дрогнул никогда, в то время как каждый из нас хоть когда-нибудь, хоть в чем-нибудь да уступил.
Валентин Григорьевич, видите ли вы сейчас среди наших современников, среди ученых, людей такой же нравственной стойкости?
Есть ли сейчас такие люди, как, например, Галазий, Лаврентьев? Есть ученые и честные, и замечательные умы, но не вижу я такой преданности, отданности делу, такого натяга. Цели ставятся ниже, чем прежде. Мы отступаем все дальше и дальше.
Но продолжатели-то есть?
Многих волнует тема Байкала. Не сомневаюсь в их добрых намерениях, искренней заинтересованности в том, чтобы снять проблему и помочь Байкалу, но их, может быть невольно, устраивает разноголосица в этом вопросе. И Академия наук, и общественность, и местные руководители все говорят вразнобой и требуют разного. Согласия нет. Поэтому движения рождаются и умирают до очередного всплеска интереса.
Валентин Григорьевич, в своей речи по поводу вручения вам премии Солженицына вы сказали, что человека постигает страшное видоизменение «уход в мир ирреальный, виртуальный», происходит «нравственная мутация» общества. Неужели так неизлечимо мы больны?
Да, это происходит.
Но ведь есть же такие, как Галазий, как ваша Дарья из «Матеры» и множество других нравственных людей, живущих среди нас. Я давно работаю с учеными, знакома со многими замечательными людьми, и это дает мне возможность верить, что есть еще и чистота души, и «дум высокое стремленье».
Безусловно. И этим мы держимся. Мы сохраняем, в отличие от многих других народов, доброту и широту души, ценности, делающие человека человеком. Знаю многих людей науки очень достойных, уважаю их. Но наука сейчас в таком же положении, как и литература, культура, образование. Она предана обществом. Ее тоже можно представить на тающей льдине среди проплывающих мимо роскошных кораблей неким ноевым ковчегом, спасающим человеческие ценности.
Может, есть какой-то высший смысл в бесконечных страданиях? Может, именно потому в нашем народе так долго сохраняется нравственный потенциал?
Да, наш народ стоек. Сохраняются еще старые идеалы человеческого сердца: любовь и честь, жалость и гордость, сострадание и жертвенность. Но сейчас идет разрушение этих ценностей. Изгоняются со двора совесть и чистота.
Но есть ли надежда на лучшее? Увидим ли мы ту гору Арарат, на которой начнем новую достойную жизнь.
На то воля Божья. Думаю, что нам еще долго придется проходить через страдания, нравственные испытания, долго искупать тот грех, который совершили предали Россию, дела предков наших, собиравших ее по крупицам, позволили разрушить ее. Но уже становится легче. Это прежде нужно было хвататься за соломинку, чтобы выстоять. Сейчас уже легче. Удалось кое-что сделать, удалось устоять в самом трудном искушении. Конечно, идет вовсю распродажа идей и ценностей, конечно, продолжает действовать змеиный клубок вокруг власти. Остается сложным положение образования и культуры в нашем обществе. А ведь от этого зависит наше будущее. Здесь нужны срочные и серьезные решения. Но уже заметно мы начинаем отходить от потока изобличительной лжи и навязанной чужой культурой пошлости. Появляются талантливые произведения. Может быть, еще долго нас будет захлестывать эта гадость с экрана, может быть, мы не избавимся от нее никогда, но, уверен, рано или поздно она займет то место, которое ей подобает.
Я часто бываю в отдаленных районах, в так называемых малых городах и чувствую там настроение людей, возрождение патриотизма. Люди начинают подниматься с колен, начинают разворачиваться. На мой взгляд, именно с регионов пойдет возрождение России.
Так что же произойдет со всеми нами?
Трудно сказать. Знаю, что мы уже не будем самостоятельными людьми, какими были. Станем другими. Кому-то это даже и нравится, в частности, молодым. Они не чувствуют опасности. Но мы прожили долгую жизнь и понимаем, что безвозвратно что-то утратили. Разное пережил наш народ, но держался плеча друг друга, сохранял в себе доброту. Всю жизнь буду помнить, как меня в годы войны отправляли в школу. Матери с нами было очень тяжело, отец тогда был в тюрьме. И по крохам, кто чем мог, помогали мне земляки-сельчане. Разве такое забудешь?
«Уроки французского»?
Наиважнейшие для ребенка уроки жизни! Если бы каждый из нас мог осознать, что человеческая опорность никем больше как самим человеком не выстроится и не на чем более, как на заповедных началах, выстроиться не может. Если бы могли мы следовать этому и примером жизни своей передать это осознание детям
Фото Рашида Ахмерова
стр. 12
|