НА ЛЬДУ КАРСКОГО МОРЯ
Профессор Г.Мигиренко.
"Сибирские огни", N 1, 1965 г.
Институт гидродинамики Сибирского отделения Академии наук СССР
еще не был построен. Наши лаборатории ютились у ручья Зырянки во
временных помещениях. Правда, в то время мы были рады и этим
помещениям и вели в них посильную научную деятельность. В
частности, под руководством академика Михаила Алексеевича
Лаврентьева наша научная молодежь исследовала целесообразность
применения взрывных зарядов для колки льда. Важно было установить
соответствие между размерами зарядов и толщиною льда, определить,
какие заряды необходимы для проделывания во льдах майн заданных
размеров.
Зима 1958/59 гг. выдалась по-настоящему сибирской, термометры у
бараков, служивших жильем, иногда фиксировали 50 градусов ниже
нуля. Лед на Обском море достиг метровой толщины, а так как
толщина эта нарастала последовательно, имелась возможность пройти
со взрывами целую гамму толщин и вывести закономерность.
Михаил Алексеевич был увлечен этой работой и часто увозил нас с
собой на лед. Как обычно в зимние месяцы, было много солнца, оно
ослепляло, но не согревало. На льду было весьма холодно. Куда
приятнее было сидеть в теплых кабинетах, однако у нас в то время
их не имелось. Да если бы они и существовали, вряд ли в поведении
нашего шефа что-нибудь изменилось бы.
В какой-то мере спасали положение унты, теплые куртки и
шапки-ушанки. Не скрою, что для внутреннего обогрева применялись
специальные средства.
Михаил Алексеевич ни минуты не сидел без дела. Он орудовал
пешней, подносил заряды, обмерял майны.
Опыты должны были ответить на множество вопросов: что, если заряд
поставить поверх льда? А что, если поместить во льду? А если подо
льдом? А на каком расстоянии?
Словом, все сводилось к вопросу: как минимальным зарядом пробить
максимальное отверстие?
Лиха беда начало: скоро мы пришли к выводу, что для полноты
исследования надо бы испробовать подрывы более толстого льда.
Однако в районе Новосибирска зима уже кончалась, лед не нарастал.
Хуже того, накопившийся на нем снег начал таять и постепенно
разъедал лед.
Что делать? И тут Михаил Алексеевич внес предложение:
-- А не высадиться ли нам на лед Карского моря?
Помню, мы немало смутились, и для этого было достаточно
оснований. До сих пор я, например, только из газет знал о весьма
опасном труде наших доблестных исследователей Арктики, которых от
мертвящих вод Ледовитого океана отделял только лед, имеющий
свойство растрескиваться при подвижках. По-хорошему, надо бы
уговорить Михаила Алексеевича отказаться от заманчивой в научном
отношении идеи, или отпустить нас одних. Но стоило нам об этом
заикнуться, как стало ясно, что продолжение дискуссии
бессмысленно.
В наш ряд влились еще Володя Кузнецов, Юра Тришин и Юра Фадеенко.
Решили двинуться через Красноярск и Подкаменную Тунгуску на
Норильск. Далее нам предстояло попасть на остров Диксон, а уже
оттуда -- на лед в районе острова Сибирякова, что в устье Енисея.
Этот район являлся для нас особенно интересным, и вот почему.
Господствующая там толщина льда достигала двух метров. Обычно,
когда уже практически по всему Енисею начинается навигация, в
устье его, которое перегорожено островом Сибирякова, надолго,
иногда на целый месяц, сохраняется ледовая перемычка. В это время
и лед Карского моря уходит от материка. И получается так, что
суда из Енисея не могут из-за перемычки выйти в море, а пришедшие
морем не могут войти в Енисей. Это заставляет сокращать и без
того короткий навигационный период.
Нам очень важно было поработать именно на енисейской перемычке,
чтобы найти способ ее уничтожения. Кроме того, здесь уже
находилась экспедиция Арктического и Антарктического институтов,
что, несомненно, облегчало решение нашей задачи. Выйти на лед
вместе с опытными полярниками -- совсем иное дело, нежели одним.
Особую заботу представляла доставка на лед нашей взрывчатки.
Как-никак, надо было перевезти около двух тонн тротила, притом
очень быстро. Это можно было сделать с помощью самолетов, а нам
дали только один.
Недолго раздумывая, Михаил Алексеевич предложил везти взрывчатку
с собой. Так мы с ней долетели сначала до Красноярска, затем
перегрузили в самолет, доставивший нас в НОрильск, откуда уже
полярная авиация провезла нас по треугольнику
Норильск--Диксон--перемычка. Надо сказать, что погрузкой и
разгрузкой приходилось заниматься самим, ибо привлечение
посторонних лиц могло раскрыть наш секрет. Михаил Алексеевич был
самым активным участником всех такелажных работ.
В Красноярске уже господствовала весна, и Енисей здесь был
свободен ото льда. Поудобнее устроившись на тротиле, мы
отправились вдоль Енисея на Север. В Подкаменной Тунгуске был
ледоход, но в Норильске еще царила надежная зима. Вскоре мы
оказались на льду среди полярников из Ленинграда. Здесь был
разбит лагерь из нескольких двухкорпусных палаток, внутри которых
стояли раскладушки со спальными мешками и газовые печи. Мы
впятером поселились в одной палатке.
Солнце не заходило круглые сутки. В то время, когда должна быть
ночь, воздух несколько серел и усиливался мороз. Это было
сигналом: пора спать.
В первый день, утомившись после перелета, разгрузки и
расквартирования, мы улеглись спать относительно рано. Для меня
ночь прошла крайне неспокойно: было просто очень холодно. Хотя я
и влез в мешок тепло одетым, но согреться никак не мог.
Михаил Алексеевич тоже спал худо. Услышав, как я ворочаюсь,
спросил:
-- Вы не спите? Который час?
Я ответил, что уже три часа.
-- Чего, дня или ночи? -- спросил Лаврентьев.
Действительно, установить это было не так легко. Сквозь маленькие
оконца палатки проглядывало солнышко. По мерному дыханию молодежи
мы догадались, что еще ночь.
В первый день нам было очень трудно. Дула беспощадная поземка.
Смотреть вперед было совершенно невозможно. Все -- и снежная
равнина, и солнце, и небо, и наше поселение -- скрылось за густой
пеленой вьющихся снежинок и льдинок, больно бьющих по лицу. В
такую пору можно сбиться с пути, потерять товарищей.
Уцепившись друг за друга, с трудом добрались до места работ и
произвели несколько наледных взрывов. Работали, как обычно, все
без исключения: разгребали снег, укладывали заряды, производили
взрывы и обмеряли майны.
Скоро все стало очень простым и обычным. Утром вставали,
завтракали и даже пили горячий чай, затем трудились до обеда.
Затем снова труд, ужин и сон. Спали мало: надо было спешить, так
как иногда ледоходы на Енисее бывали бурными и быстротекущими.
Уберечься от такой стихии не представляется возможным.
Устье Енисея имеет ширину до 150 километров. Лишь сильно напрягая
зрение, можно было вдали различить очертания острова Сибирякова.
В случае беды добежать до суши было бы непросто.
В один из таких дней я вспомнил описания гибели экспедиции Нобиле
и злоключения наших челюскинцев. Живя в те годы на юге Украины, я
ругался при одной только попытке представить себя в обстановке
полярных льдов. Во время войны мне пришлось бывать на Севере,
плавать по Баренцеву морю и приходить на Новую Землю. Однако это
происходило преимущественно в теплое время года.
Конечно, промерзали и промокали мы весьма основательно. Но зато
результаты испытания все окупали: получалось, что даже
двухметровый лед можно разбивать сравнительно небольшими
зарядами.
Наши соседи-ленинградцы изучали напряженное состояние в ледовой
перемычке. Оказывалось, что лед в некоторых местах сжимался, в
других, наоборот, растягивался. Невольно напрашивалась мысль, что
заряды надо ставить в местах растяжения перемычки, тогда после
взрыва она сама развалится на части и уйдет в Карское море.
Мы установили, что при подледных взрывах требуется значительно
меньше взрывчатки. Однако не так просто поместить заряд под
двухметровый лед: приходилось орудовать и сверлами, и малыми
зарядами.
Эффект взрывов подо льдом оказался исключительно сильным, а для
того, чтобы перешибать ледяное поле поперек, надо было связывать
заряды в цепочки и сплавлять их подо льдом, используя течение.
Расчеты показывали, что при сравнительно небольшом общем
количестве зарядов можно было одним взрывом удалить из устья реки
всю перемычку.
В общем, экспедиция давала материал и для интересных научных
обобщений, и для полезных практических приложений.
Фото из архива "НВС".
стр.
|