КАКАЯ ДОРОГА ВЕДЕТ К ПРОЦВЕТАНИЮ?
О роли и задачах науки в современной России размышляет видный
российский ученый, академик Владимир Накоряков, возглавляющий
Институт перспективных технологий, расположенный в новосибирском
Академгородке. Владимир Елиферьевич в разные годы был директором
Института теплофизики СО РАН, ректором Новосибирского
госуниверситета, членом Президиума СО РАН и заместителем
председателя Сибирского отделения РАН.
Попробуем оценить нынешнюю ситуацию в России и понять, насколько
обоснованы наиболее оптимистические надежды. Сможем ли войти в
течение десяти-двадцати лет в «клуб» стран — лидеров в области
высоких, наукоемких технологий?
Нет сомнений, что сейчас Россия находится вовсе не на высшей
стадии индустриального развития. По показателю уровня
производства валового внутреннего продукта на душу населения
Россию причисляют к группе развивающихся, хотя, конечно, она не
развивающаяся, а разоренная и восстанавливающаяся страна. И
попала в группу развивающихся с иной стартовой позиции — второй
по промышленной мощи страны. Теперь ее технологическая база
подорвана — физически изношена и морально устарела. Но для
подъема нашей разрушенной экономики не подходят те рецепты, что
выданы для развивающихся стран, которые пришли к своему нынешнему
состоянию естественным, эволюционным путем. Это показал опыт
российских реформ, проводившихся, в основном, по подобию
развивающихся стран.
По отношению фонда заработной платы к валовому национальному
продукту Россия попала в последнюю группу, где доля зарплаты
минимальна. Казалось бы, это можно считать преимуществом страны,
так как фонд зарплаты — это в конце концов издержки. Но все
оборачивается неконкурентоспособностью отечественной продукции.
Русский специалист вырабатывает в несколько раз больше продукции,
чем специалист США, но эта продукция никому не нужна. Нет
необходимости доказывать, что при мизерной зарплате работников не
стоит рассчитывать на высокое качество, на конкурентоспособность
и надежность производства. Низкая доля зарплаты в валовом
национальном продукте говорит не только о недооценке труда, но и
о невысоком уровне технологий. В любом случае заниженная зарплата
обрекает страну на нестабильность, неустойчивость по отношению к
инфляции. А устойчивый покупательский спрос формируют прежде
всего деньги, пропущенные через производство, а не «выброшенные»
на зарплату прямо из госбюджета. Не надо забывать и о возможных
забастовках, о не прекращающейся борьбе профсоюзов, требующих
нормальных условий для рабочих и служащих. Я не раз писал, что и
государству, и капиталистам выгодно платить людям высокую
зарплату. При этом появляются мощный стимул и возможность
повысить прибыль. Учитывая все сказанное, стоит включить этот
показатель (долю зарплаты в валовом национальном продукте) в
систему приоритетных для государства макроэкономических
показателей.
Теперь о достаточно мощных, хотя и реализованных лишь отчасти,
возможностях страны в области наукоемких технологий. Хотя в
России никогда не придавали большого значения патентной
деятельности, но по количеству патентов мы попали в группу стран,
известных высоким уровнем научных разработок. Конечно же, тут
сыграл большую роль высокий уровень российского образования (о
нем все знают, ничего не надо доказывать цифрами). Нужно только
повысить зарплату учителям и поправить материальное состояние
школ.
Все эти показатели и позиции, а также состояние академической
науки, с которым я хорошо знаком, предоставят России возможность
войти через ряд лет в группу стран, ставших ведущими по науке,
ведущими в обществе знаний.
Сейчас Россию называют сырьевой страной. Мне кажется, в
рассуждения о том, что мы используем свои сырьевые ресурсы,
обычно вкладывается обидный, уничижительный смысл. А я отношусь к
этому обстоятельству по-другому. Россия — не второразрядная, а
очень богатая страна. Мы необыкновенно богаты всем, чего не
хватает многим, — нефтью, газом, лесом, углем, цветными
металлами, пресной водой, чистым воздухом. И не надо этого
стыдиться. Говоря языком прошлого, мы «сидим на дефиците». Только
нужно его рационально использовать, помня, что еще лет десять
России предстоит играть роль страны, эксплуатирующей свои
сырьевые богатства. В течение этого десятилетия нам нужно
расширить сеть автомобильных и железных дорог, укрепить
электроэнергетику. Мы успеем это сделать, если правильно
сконцентрируем усилия и перестанем разрушать естественные
государственные монополии, научимся использовать их преимущества.
А через десяток лет придет пора выходить на мировой рынок со
своими новыми технологиями и покупать лицензии на технологии,
разработанные и опробованные за рубежом.
Нужно ли объяснять, что без науки не будет ни новых технологий,
ни рационального использования энергетического и сырьевого
потенциала? В обществе знаний, к которому идет современная
цивилизация, наука станет лидировать. В так называемых развитых
странах наука уже играет роль основной производительной силы.
Ученые — люди, которые определяют будущее страны. Очень важно,
что и в нашем государстве происходит осознание решающей роли
науки. Это показывают заседания совета по науке при Президенте
России, где наконец-то начали обсуждать вопросы об инновационной
деятельности и инновационных центрах, о судьбе академических
городков и академического образования.
Академия наук за многие годы существования накопила громадный
потенциал, который не исчерпан, не использован до сих пор.
Образовались залежи невостребованных идей. Накопления возникли в
советские времена, когда параллельно с фундаментальной
действовала мощная система прикладных, отраслевых наук. Многие их
разработки пересекались, порой даже дублировались, но тесного
взаимодействия между ветвями науки не было. Сейчас ситуация
изменилась. Отраслевые институты, лишенные финансирования, не
только перестали заниматься исследованиями, близкими к
фундаментальным, но и почти прекратили прикладные, практические
разработки.
Выхода для науки не найти, если опираться только на Академию или
на полуразрушенные отраслевые институты. Большие институты и так
называемые школы не всегда эффективны. Можно привести немало
примеров, когда у ученого, создавшего школу, не находилось
достойного преемника. В этом плане на редкость повезло
Иоффе — все его последователи были крупными учеными. По-своему уникален и
опыт Ландау с учениками — у них сложился деятельный и успешный
творческий коллектив. Но бывает, после отца-основателя никого и
ничего путного нет, школа давно угасла, деградировала и стала
псевдошколой, однако под ее «крышей» существуют, кормятся
огромные коллективы. Чаще всего научный коллектив (тем более
многочисленный) успешно работает там, где проложена «первая
колея». А прокладывают «первую колею» и делают «прорывы» в науке,
в основном, маленькие группы людей или одиночки. Достаточно
вспомнить первопроходцев в генетике, начиная с Менделя, и авторов
гениальных открытий в физике — Эйнштейна, Лоренца и других.
Никогда не работал с большим коллективом Колмогоров. По существу,
в одиночку разрабатывал свои парадоксальные идеи Пригожин.
Поэтому не нужно придерживаться единообразия в организации
научной работы. Выход — в разнообразии, создающем почву для
здоровой конкуренции, которая в науке так же необходима, как и в
любом другом виде деятельности. Большую роль могут сыграть малые
научно-технические институты, где нередко работают известные
специалисты. В США тысячи таких институтов — одни действуют при
университетах и фирмах, другие существуют независимо. Они
становятся «затравщиками», ищут новые технологии и быстро
приступают к их реализации. Эти институты не сдерживаются, не
тормозятся традициями, они вольны в своем поиске. Микроинститут
более подвижен, чем большой институт, и более гибок, чем
отдельная лаборатория. Опыт «Майкрософта» показал, насколько
успешно может действовать такая структура в создании и
распространении новых информационных технологий. Я знаю в США и
другие микроинституты, занимающиеся геофизикой, технологиями по
добыче нефти, созданием тепловых насосов, оригинальных
холодильных машин. Нередко они занимаются и фундаментальной
наукой, получая средства из пожертвований и по грантам,
выигранным в конкурсе. Вклад таких структур в
научно-технологическое развитие США трудно переоценить.
В России первый институт такого типа организован известным
предпринимателем Львом Черным. Появился он в то время, когда Лев
Черной владел большим пакетом акций Красноярского алюминиевого
завода и всерьез занимался его технологическим обновлением.
Институт перспективных исследований (ИПИ), обосновавшийся в
новосибирском Академгородке, должен был включиться в подготовку
интеллектуального задела для модернизации металлургического
гиганта. После передела собственности в цветной металлургии у
КрАЗа появились новые хозяева. ИПИ пришлось изменить программу.
Сейчас он начинает тесно сотрудничать с «Норильским никелем» и с
другими предприятиями страны. Вот основной принцип его
работы — группа активных исследователей привлекает специалистов из НИИ и
других организаций к выполнению контрактов. ИПИ ведет
экономические исследования, занят поиском новых технологий для
энергетики, машиностроения и других отраслей. Начаты работы по
криогенному охлаждению точечных элементов для резки, сверловки и
других процессов. Разрабатываются новые энергосберегающие
технологии с использованием тепловых насосов — машин, которые
преобразуют низкотемпературное тепло в высокотемпературное.
Устойчивое низкотемпературное тепло может быть в подземных водах
и в промышленных сбросах — всего этого в России более чем
достаточно. В южных районах таким источником тепла может быть
воздух. В Северной Америке, начиная с параллели Нью-Йорка, больше
половины жилых помещений обогревается тепловыми насосами,
использующими воздух. И для некоторых российских регионов этот
способ отопления вполне подходит, но пока совсем не используется.
Особое направление ИПИ — разработка топливных элементов.
Топливные элементы — машины, преобразующие энергию химических
реакций в электрический ток. В растворах некоторого типа
размещают электроды, к ним подводят топливо и окислитель — и
идет процесс, обратный электролизу, на электродах генерируется
ток.
Институт перспективных исследований существует три года; за это
короткое время получено немало интересных результатов. Я уверен,
что через несколько лет он будет широко известен, станет одним из
самых сильных институтов такого профиля.
В новосибирском Академгородке возникло еще много маленьких
научно-технических фирм и институтов. Они появились
«самопроизвольно», без всякой инициативы сверху. Занимаются и
поиском новых технологий, и фундаментальными разработками. Но
многие исследователи из мини-коллективов не спешат оглашать свои
результаты, выходить на «академический уровень». Опасаются и
«приватизации» их труда, и высокомерного отношения к нему.
Я убежден, что вся наука равноценна — в вузах и в больших
академических институтах, где работают сотни и тысячи человек, и
в маленьких институтах и фирмах с 10-15 сотрудниками. Никто не
знает, где и когда зажжется звездочка будущего лауреата
Нобелевской премии и где появятся идеи, которые откроют новую эру
в истории цивилизации. Все решают энтузиазм, доступ к
профессиональной литературе и возможность зарубежных поездок. Эти
шансы сегодня практически одинаковы и в больших НИИ, и в
маленьких. И нельзя, как прежде, высокомерно смотреть на науку,
«подрастающую» в неакадемических структурах.
Видимо, эволюция, происходящая в науке, неизбежно изменит и
Академию наук. На мой взгляд, в Академии нужно время от времени
проводить реорганизацию.
Если мы думаем укреплять Академию, надо создать градиент в
зарплате — со значительным повышением в соответствии с
квалификацией и заслугами. К счастью, уже появился градиент за
счет академиков и членов-корреспондентов, которые, как и в
советские времена, будут получать солидную прибавку к зарплате.
Безусловно, это стимулирует приход талантливых людей в науку и в
Академию. Возможно, многие молодые доктора наук уже не захотят
уезжать за границу, а попробуют сделать карьеру в отечественной
академической науке.
Не обойтись без сокращения штата в академических институтах (и
сокращать не на 3-4%, а гораздо больше). Надо подумать, как не
ухудшить при этом материальное положение сотрудников. Некоторые
из них могут работать по трудовому соглашению, на полставки. Но
без значительного сокращения основного штата невозможно
обновление и омоложение, не появятся вакансии для одаренных
энтузиастов и лучших специалистов, желающих вернуться в свои
институты из зарубежья.
Необходимо создание системы адекватной оценки труда ученого. Пока
мы пользуемся одним показателем — ссылаемостью, то есть
количеством ссылок на статьи. У руководителей — директоров НИИ
бытует мнение, что такой показатель часто не отражал объективно
работу советских ученых. Готов с этим согласиться. Действительно,
подобная оценка была необъективной, когда ученые не могли ездить
на международные конференции (личная демонстрация себя, личные
контакты чрезвычайно важны). У некоторых выдающихся ученых
(например, у директора Института гидродинамики СО РАН
В. М. Титова) почти не было возможностей для публикаций в международных
журналах. В то же время многие из «невыездных» имели очень
высокий показатель ссылаемости (Н.В. Соболев, В. Е. Панин,
Ю. Н. Молин, Ю. Д. Цветков и другие). Мне и самому повезло — удалось
опубликовать несколько книг, на которые часто ссылались. Говорят,
не очень охотно ссылаются на труды коллег в археологии. Поэтому
не стоит считать ссылаемость единственным критерием, но и совсем
отказываться от него нельзя. Все же в мировой науке (прежде всего
в физических, математических, во всех естественных науках) этот
показатель считается основным.
Разумеется, при оценке рейтингов нельзя рассматривать просто
количество опубликованных монографий, статей. Нужно обязательно
смотреть, где они опубликованы, в каких журналах. Нельзя
приравнивать к публикации (в формальном смысле) участие в
международной конференции, хотя это нередко делают. Международные
конференции превратились в коммерческие проекты. Если ты платишь
взносы за участие, то твои работы принимают на конференцию
автоматически, без рецензий, потому что организаторы слишком
заинтересованы в прибыли. И на стендах нередко демонстрируются
второразрядные статьи. Могу сослаться на проходившую недавно в
Гренобле крупную международную конференцию по
тепло-массообмену — туда прибыли выдающиеся ученые со своими трудами, но были
представлены и очень слабые работы из ряда стран, в том числе и
развитых. Многие приезжают просто мир посмотреть. Так что
международная активность — это хорошо, надо демонстрировать
себя, но это еще отнюдь не характеризует активность твоей научной
работы.
Наверняка, пора пересмотреть некоторые положения академического
устава. В частности, давно назрел вопрос о численности
сотрудников в лабораториях. Во многих институтах существуют
маленькие лаборатории (из 5-8 человек). Есть такие и в нашем
Институте теплофизики. Причем, заведующий крупной лабораторией
(состоящей из 20 человек) и заведующий лабораторией, где работают
его жена и еще пара сотрудников, — эквивалентные фигуры при
выборах директора и при решении всех вопросов жизни института.
Эквивалентны они и по зарплате. Это неправильно. В уставе
необходимо точно определить минимум сотрудников в лаборатории.
Нужно серьезно изменить и систему выборов. Выбирать в академики,
в члены-корреспонденты можно без ограничения возраста. Есть
ученые, которым по ряду обстоятельств не удалось раньше попасть в
Академию, и нельзя лишать их возможности стать членами Академии в
преклонном и в глубоко преклонном возрасте, для них избрание
станет наградой. Необходимы и вакансии для молодых сотрудников,
чтобы могли попасть до 60 лет в академики, до 50 — в
члены-корреспонденты. Ведь выдающиеся персоны в науке, конечно,
есть. Никто не осмелится сказать, что Р. Сагдеев, В. Сидоров,
А. Скринский и некоторые другие наши академики и
члены-корреспонденты были избраны слишком молодыми, хотя они
попали в Академию задолго до шестидесятилетнего возраста.
Сравнительно молодыми вошли в Академию В. Титов, Ю. Молин,
А. Деревянко, да и все члены Президиума СО РАН. Почему сейчас
таких возможностей меньше? Накопилось громадное количество
пожилых кандидатов. Значит, для молодых нужны особые вакансии.
Так я создал особые вакансии для талантливых молодых ученых в
Институте теплофизики СО РАН, когда стал здесь директором.
Организовал лаборатории для молодых (в возрасте до 30 лет)
заведующих. Их было трое: М. Предтеченский, О. Кабов и
С. Новопашин. Теперь они доктора наук, один из них уже
баллотировался и избран в члены Академии наук. И я не сомневаюсь,
что у всех троих будет хорошая научная судьба. Ранняя защита и
раннее избрание дают людям больше шансов для свободного развития.
Опыт это показал. Я не согласен с очень уважаемым мной академиком
А. Гранбергом, который считает, что не следует давать
преимущества на выборах в Академию для молодых. Думаю, академик
Гранберг ошибается.
И как можно меньше кандидатур должно выдвигаться президиумами
всех уровней. Но пока большинство кандидатов в академики получают
рекомендации от Президиума РАН и Отделений, для них специально
утверждают вакансии. Так что судьба следующих выборов уже решена,
(за исключением разве что нескольких кандидатур
членов-корреспондентов). Я могу назвать фамилии всех людей,
которые будут выбраны, что бы там ни случилось в дальнейшем. Но
подобным образом искажается смысл выборов, заранее отсекаются все
альтернативы, среди которых немало достойных людей. Как правило,
предпочтение оказывают администраторам, директорам институтов,
будущим председателям отделений и их заместителям.
Нуждается в изменении и схема выборов директоров в академических
институтах. В прошлом их назначали «сверху», одобрения коллектива
не требовалось. Это было в значительной мере правильно.
Директоров назначали из членов Академии наук, молодых и
способных, уважаемых в своих институтах. На «волне перестройки»
мы поддались искушению демократизации. Все пошло от
промышленности, где рабочие на заводах начали выбирать
директоров. Сейчас везде уже отказались от таких выборов, а в НИИ
все продолжается. Конечно же, в выборах директора нужно
участвовать руководству Академии наук и ученому совету. Во главе
НИИ должен стоять настоящий ученый, чьи научные заслуги
подтверждены и чьи административные нововведения не нарушают
корневых традиций Академии наук.
Нужно точно соблюдать возрастные пределы для руководителей всех
уровней. Если в законе установлен предельный возраст для
директора 70 лет, так и должно быть; без спасительных двух-трех
лет дальнейшего директорства, которые разрешаются в виде
исключения. Пользы это никакой не приносит, а затрудняет выбор
преемника. К тому же в каждом административном слое накапливается
«лишний» возраст.
Если мы не решимся пойти на эти серьезные меры, то в Академии
наук продолжится «зачиновничанье». Она уже превращается из
демократического сообщества ученых в Министерство науки. А потом
мы сами страдаем от того, что к Академии наук относятся как к
чиновничьему ведомству.
Отделения Академии наук и академические институты начали
сотрудничать с малыми научно-техническими фирмами и институтами.
Создаются ассоциации малых предприятий в масштабе новосибирского
Академгородка (не знаю, возможно ли нечто подобное в Москве, мне
трудно об этом судить). Объединение должно происходить не под
властью РАН, а на правах партнерства. Нелепо ожидать, что
руководители малых предприятий будут послушно следовать указаниям
местных чиновников разного уровня. «Фирмачи» опытнее в
практических делах, лучше понимают экономическую ситуацию и
быстрее, точнее реагируют. Руководитель ассоциации малых фирм
вправе на равных разговаривать с руководителями Сибирского
отделения. И не стоит академикам смотреть на новоявленных
предпринимателей высокомерно и враждебно, как смотрит герцог на
иноземцев, вторгшихся в его владения и пытающихся «качать права».
Не стоит считать всех занявшихся бизнесом жуликами, стремящимися
утащить, присвоить интеллектуальную и материальную собственность
институтов. В большинстве случаев это не так. Все, кто долго
работал в институтах Академгородка и стал бизнесменом на
наукоемком поприще, искренне любят Академгородок. И вправе
рассчитывать на ответное доброе чувство, на уважение к себе.
Какое-то содействие таким фирмам уже оказывается (они используют
«брэнд» Сибирского отделения при заключении контрактов). Если
предоставить им еще некоторые льготы и возможности и
заинтересовать в сотрудничестве, можно вместе с ними прекрасно
обустроить Академгородок. Возникнет мощный союз, работающий в
рамках технополиса, который создается в Академгородке, и
инновационного центра, который, может, когда-нибудь здесь
появится. Но хочу еще раз подчеркнуть — только добровольное,
равноправное сотрудничество принесет тут успех. Добровольное
сотрудничество между академическими НИИ и возникшими
многочисленными фирмами и микроинститутами, вузами,
администрацией. При любых попытках подавления, попытках
чиновников взять «под себя» возникающие структуры ничего доброго
не получится.
Хочу сказать несколько слов о совершенствовании налогового
законодательства. К сожалению, в налоговых органах мало
специалистов, способных верно оценить деятельность новых
наукоемких фирм, учитывая при этом специфическую роль научных
организаций. Главная задача налоговиков — взять максимум
налогов, этим они и руководствуются. Ищут в научных организациях
прибыль, которой здесь нет и быть не может. Пытаются «обложить»
налогом даже благотворительную помощь меценатов. На все
наукоемкие фирмы смотрят с подозрительностью: дескать, те ищут в
законах «лазейки», позволяющие уйти от налогов. Наверное,
подозрительность вызвана прошлыми деяниями всевозможных обществ
инвалидов и афганцев, которые пользовались предоставленными
льготами, чтобы обойти закон и урвать большие деньги (подобные
«технологии» прекрасно изложены в книге «Большая пайка», изданной
на деньги Березовского и его команды). Но с тех пор многое
изменилось, а в научном мире такого криминала и не было. Людей,
работающих в фундаментальной науке, не стоит подозревать в
выкачивании какой-то прибыли. Коль они работают по грантам и на
пожертвования частных компаний, это легко проверяется. А чтобы
проверки не превращались в тяжкое испытание и нервотрепку, пора
создать в налоговой службе центральную группу со специалистами по
науке и научным технологиям и привлекать их для выяснения спорных
вопросов.
У России есть все для нового броска вперед. Нужно только
правильно использовать те ресурсы, которые еще сохранились в
науке и образовании, и верно оценить новые возможности. И тогда
мы выстоим, победим.
стр. 4-5
|
